Михаил ГОРШЕНЕВ (г. Вологда) МГНОВЕНИЯ ПОЛЕТА ЗОЛОТОЙ ИГЛЫ

Онна-бугэйся — женщина,

принадлежащая к сословию самураев в феодальной Японии,

обучившаяся навыкам владения оружием

и тактике ведения боевых действий.

Юки! Любимый! Сегодня ты мой! Мой!

Я хочу кричать, стонать, купаться в горячей неге, в сладкой истоме, которая заливает моё тело, обнимая тебя, милый муж мой. Мы шли к нашей свадьбе долгие годы, и вот сегодня она состоялась! И я кричу, забыв о своем происхождении и этикете воина, как самая обычная гейша. Я смеюсь и плачу, заливая твою обнаженную грудь слезами. И этой ночью я буду вести себя как гейша! А если слуги или охрана хотя бы видом своим покажут, что они что-то слышали, и будут гадко улыбаться за моей спиной, я лично убью их или вызову на поединок!

К тысяче демонов теряющего свою власть сёгуна*, развязавшего против нас войну! Ко всем демонам убийц и шпионов, которые уже год преследуют нас! Пусть демоны пожрут недобрых людей, которые пятнадцать лет препятствовали нашему браку! Все, кто был против нашей свадьбы, пали в боях с императорской армией, погибли от мечей, стрел, сюрикэнов или стали не так влиятельны...

Сегодня наш день! Сегодня ты, Юки Ёсикава, князь и глава древнего клана самураев Миякэ — мой! Мой муж! Мое счастье! Отец моих будущих детей! А я, Асэми Хаяси— твоя жена. Твоя защитница, любящая тебя настолько сильно, что сильней уже нельзя любить. Преданный страж нашего с тобой дома, в любой момент готовый умереть за тебя.

Я наклоняюсь к тебе, сжимая мышцы живота, чтобы пленить тебя своим разгоряченным телом еще сильнее. Наши губы сцепляются в очередном жадном поцелуе, как у краев кувшина с водой, словно мы не утоляли жажду в течение целой недели жаркого лета…

Ты смотришь на меня, на мое обнаженное тело. Ты никогда ещё не видел меня без одежды. Ты улыбаешься и ничего не говоришь мне. Ты просто любуешься мной, твой взгляд — самая дорогая награда для меня. Завтра ты точно и красиво по памяти нарисуешь меня на тонкой рисовой бумаге, художник моей жизни! И сложишь рисунок в свой альбом для рисования к сотне других сделанных тобой рисунков.

Ты кладёшь свои горячие руки мне на грудь, и я снова, снова хочу закричать! Я ускоряюсь, чувствуя, как волна наслаждения крепнет и в тебе. Наслаждение! Оно вот-вот зальет нас обоих! Я вцепляюсь в твои крепкие плечи, ускоряясь, ускоряясь, ускоряясь. Любимый! Желанный! Мой господин! Мой император! Я снова наклоняюсь к тебе, чтобы увидеть зеркала твоих карих глаз — они широко раскрыты, не мигая смотрят на меня, твои тонкие губы сжаты. Я снова жадно припадаю к ним.

Взрыв, фонтан горячего наслаждения! Ты содрогаешься и обнимаешь меня, прижимая к себе с силой десяти воинов. Мой Юки! Мое тело отвечает тебе! Мы как будто закручиваемся в раскаленную докрасна спираль, на которую сейчас похожи наши тела, обвившие друг друга. Я проглатываю тяжелый тугой ком, сдерживаясь, чтобы не закричать и не всполошить охрану!

Свершилось. Через сорок недель у нас будет первенец. Наконец-то это случилось! Юки… Моё Солнце, моё вечное лето, моя жизнь. Твои глаза закрыты, ты часто, тихо дышишь. Тишина, покой, теплый воздух нашей спальни, в котором мерцает большая одинокая свеча и слышен приглушенный стрекот цикад. Такая нега, что не хочется пошевелить даже пальцем на ноге…

Вдруг смолкли цикады у нашего дома. И ни звука кругом…

Ручейком ледяной ключевой воды пробегает по спине чувство опасности, которое поселилось во мне с самого раннего детства. Я чувствую, что в нашем доме мы с мужем не одни. Юки открывает глаза, которые в свете свечи становятся холодными и внимательными, смотрит в сторону раздвижных дверей нашей спальни.

Короткое, как укол копья, шипение, и в правый висок Юки впивается литая золотая игла с тонким кожаным оперением. Я тут же выдергиваю ее и отбрасываю в сторону, но яд, которым покрыта игла, уже действует! На милых губах мгновенно появляется белая как снег пена. Последним неимоверным усилием Юки прикрывает глаза, становясь похожим на спящего, заснувшего от усталости человека.

… Самурай и после смерти должен выглядеть спокойным и умиротворенным, довольным прошедшей жизнью, как человек, прилёгший отдохнуть в тени цветущей сакуры. Воину островов восходящего Солнца не подобает умирать с открытыми глазами…

Юки!!

Ты больше не дышишь! Ты ушел от меня, как уходит в небо стрела, пущенная искусным лучником…

Я снова проглатываю ком, чтобы не закричать о перечеркнутых золотой отравленной иглой наших жизнях. Как же хочется завыть, ощутив этот холод и одиночество в мире, который за пару секунд стал чужим! Но я просто проглатываю ком, горький, холодный, болезненный, острый, как кусок битого стекла…

Из глаз капают слезы. Я не стесняюсь их, воинам можно плакать. Поворачиваюсь к темным, расплывающимся в моих слезах силуэтам у меня за спиной.

В спальне двое в черных одеждах. На их лицах — медные вороненые маски. Клан ниндзя Курои Ханабира (Черные лепестки) пришел за Юки и мной в нашу с ним первую ночь. Ближе ко мне — мужчина, высокий и поджарый, у него небольшой прямой меч, лезвие тускло поблескивает в свете свечи. А позади него — девушка с темной костяной духовой трубкой, отделанной золотом.

Они смотрят на меня. Они думают, что я гейша?! Они ждут, что я сейчас с визгом вскочу с тела своего господина и брошусь бежать в дверь напротив?! А девушка пошлет мне в затылок еще одну отравленную иглу, отлитую из золотой монеты?!

Слезы. Слезы текут из моих глаз, а я вдруг… начинаю смеяться! Глаза мужчины с обнаженным мечом расширяются, и я различаю их цвет — они голубые. Он в кратком замешательстве слегка подается назад. Девушка поднимает свою духовую трубку…

Меч Юки в соседней комнате, но мой меч здесь, рядом с нашим ложем. Совместный дорогой свадебный подарок от самых богатых вассалов клана Миякэ (Три дома). Мы рассматривали голубоватое лезвие и строгий орнамент ножен перед тем, как заняться любовью. С Юки… Еще несколько крупных слез упали ему на грудь.

Короткое тихое шипение. За тот миг, пока летит золотая игла, я покидаю бездыханное тело мужа, завладеваю своим мечом. Руки сами подставляют ножны, отделанные серебром и кожей ската под отравленную иглу, и она глубоко впивается в них.

Еще один миг, равный полету золотой иглы, и ножны отброшены в сторону. Я стою обнаженная с обнаженным мечом перед мужчиной в черной одежде. И он сразу бросается в атаку, поняв, что перед ним не гейша…

Жена! Я — Асэми Хаяси, онна-бугэйся в пятом поколении. Жена главы самурайского клана Миякэ, опального князя Юкки Ёсикава, заочно приговоренного Сёгунатом* к смерти с помощью нанятого для этого клана воинов-ниндзя Курои Ханабира!

Движения нападающего понятны и предсказуемы. Мое тело делает всё само, быстро, точно и обыденно… По привычке прикрыв глаза, я подныриваю под стремительно летящий в мою грудь меч и наношу жалящий удар кончиком своего меча по его ногам, подрезая сухожилия в коленях нападающего. Потом мои руки также самостоятельно и привычно в обратном хвате наносят следующий удар, быстрый и смертельный. Снизу — вверх, справа — налево, рассекая легкий кожаный доспех, живот, грудь, горло ниндзя. Меня обдает брызгами горячей крови. Молодому мужчине очень больно, но он не издает ни звука.

… Самураю не пристало кричать от боли ни при каких обстоятельствах…

Еще несколько мгновений он стоит, потом падает на колени и на бок. Очередной спазм страшной боли скручивает его тело, но мужчина в чёрном не издает даже слабого стона. Он умирает тихо и почти так же быстро, как мой Юки, закрыв свои голубые глаза. А его дрожащая рука еще пару мгновений тянется к ногам девушки в чёрном.

Очередной иглы не последовало, духовая трубка падает на пол. Девушка смотрит на только что убитого мной убийцу. Она отчетливо всхлипывает. Её рука также тянется к распростертому на полу телу в чёрном.

Это ее жених. И у них не было свадьбы. Наверняка глава клана Курои Ханабира обещал, что поженит их, когда они вернутся, выполнив свой долг перед кланом. И еще минуту назад эта пара в черном была в сладком предвкушении счастья скорого воссоединения.

Теперь их нет здесь. Нет моего Юки, нет безымянного для меня воина-ниндзя. Они уже ушли и ждут нас Там, где нет свихнувшегося Сёгуната, трусливого императора и потерявших свое истинное лицо тайных кланов, которые делают из людей, мечтающих любить, убийц, приходящих по ночам. Неужели они считают, что смерть может разлучить, лишить нас счастья?! Глупцы!

Слезы еще текут, при этом я грустно улыбаюсь, глядя на стоящую передо мной невесту в черном. Она стягивает свою медную маску. Такие же голубые глаза, как у ее жениха, только что павшего в коротком бою, и густые черные волосы, рассыпавшиеся по плечам. Из ее глаз тоже текут слезы.

— Ты ведь знаешь, что мы должны теперь сделать? — спрашиваю я её.

Она коротко кивает и поднимает с пола спальни залитый кровью своего жениха меч.

Еще одно мгновение, равное полету золотой отравленной иглы, и мы стремительно и молча атакуем друг друга. Наши клинки встречаются плашмя, сберегая бритвенную остроту своих лезвий, рассекают воздух там, где нас уже нет, и встречаются снова.

Мы отскакиваем друг от друга, выставив лезвия мечей. Она — в обтягивающей темной одежде, я — нагая и совершенно не стесняющаяся своей наготы. Мы знаем дорогу к своему счастью. Дорогу туда, где нас ждут. Там, где находится любящий тебя человек, обязательно ждут!

Еще мгновение полета золотой иглы… Юки! Стремительная атака, мы уворачиваемся друг от друга. Пора. Меч девушки-ниндзя острием устремляется к моей обнаженной груди, и я не отхожу в сторону, не парирую выпад, кратким усилием превозмогая свое тело, которое стремится сделать обратное. Одновременно я направляю свою катану в грудь девушки в черном на толщину лезвия в сторону от её сердца. Она чуть заметно улыбается мне, не уходя от моего удара. А я улыбаюсь ей.

Жжение в груди, сердце как будто удивлено странным и холодным вмешательством в его биение. Девушка в черном одеянии приближается ко мне, насквозь пораженная моим мечом, а я приближаюсь к ней. Прохладная цуба её меча касается моей груди. Мы снова улыбаемся друг другу, наши слезы уходят так же быстро, как ушли наши любимые. А наши сердца, тронутые остротой лезвий, начинают свой сумасшедший бег, провожая туда, где нас ждут.

Последний рывок. Мы резко выдергиваем мечи и выпускаем их из рук, отбрасываем в сторону, как весенние бабочки сбрасывают свои зимние коконы перед тем, как взмыть в голубое небо, к цветам белой вишни. Больно! Но эта боль не стирает с нас наши улыбки. Уже скоро, Юки! Совсем скоро…

Я устало опускаюсь, спиной скользя по стене, по мягкой и прочной бумаге. Наверное, оставляю на ней скудный красный след. Сердце начинает гореть, ускоряясь и ускоряясь, все еще пытаясь хвататься за бытие, в котором оно жило эти тридцать пять лет. Бытие, в несколько секунд ставшее мне опостылевшим и ненужным без Юки. Моя рука нащупала руку мужа, теплую и шершавую.

А рядом она, незнакомая девушка в черном, теперь такая же свободная, как я. Она часто дышит, изо рта ее бежит струйка крови. Она подползает ко мне и кладет свою голову с мягкими черными волосами мне на живот, стараясь хоть как-то прикрыть мою наготу.

… Онна-бугэйся после смерти должна выглядеть умиротворенно и пристойно, как подобает скромной женщине, принадлежащей к сословию самураев…

Спасибо, девочка! Пусть Там ваш дом будет рядом с нашим, и вы обязательно будете навещать нас с Юки. Мы будем пить чай, веселиться и рисовать.

Её рука сжимает мою руку. Я чувствую биение её сердца, заканчивающего свой стремительный бег. Три мгновения полета золотой иглы, и её сердце встало. Еще мгновение — и встало моё.

Юки! Прошло несколько минут без тебя, а я прожила уже целую жизнь!

* * *

На рассвете, как только краешек Солнца показался из-за горизонта, поместье опального князя Юки Ёсикава заполнили одетые в доспехи и вооруженные с ног до головы самураи клана Миякэ.

Закалённые в битвах воины застыли от увиденного в спальне главы клана. Несколько минут они стояли и молча смотрели на залитые кровью тела. Никто не проронил ни слова. Наконец один из старейших вассалов клана, седой рослый самурай со шрамом во все лицо, громко и отрывисто нарушил молчание приказом завернуть тела в белый китайский шелк и подготовить их к похоронам.

Павших в этой комнате и застигнутую врасплох немногочисленную охрану поместья следовало похоронить как воинов, павших на поле боя.

Многие из присутствующих на погребении не сдерживали своих слез.

… Самурай может и должен оплакивать принявших смерть: своих близких, своего Господина, и даже своих врагов. Только тот воин, который не боится своих слез, может стать великим воином…

А еще спустя несколько часов, когда прогорели погребальные костры, к укрепленным резиденциям Курои Ханабира выступило семьсот конных самураев с целью окончательно покончить с ненавистным кланом ниндзя.

Воинам было приказано убить всех, кто мог держать в руках хоть какое-то оружие или был способен обучить искусству владения им.

Примечание:

*Сёгунат — военно-феодальная система правления в Японии, при которой император выполнял сугубо церемониальные функции, а реальная власть принадлежала военному правителю — сёгуну.

Имена персонажей и названия японских кланов вымышлены. Все совпадения описанного в рассказе с реальными историческими событиями и людьми считать случайными.