Dixi

Архив



Леонид ИСАЕНКО (г. Смоленск) ЗА БОРТОМ

Исаенко

 

Молодой матрос траловой команды Володя Миловидов, совершавший свой первый рейс в Индийский океан на научно-поисковом траулере, влюбился. Обычное дело, с кем не бывает? А в море, если есть в кого, сам Бог велел. Отучился, отслужил — впереди жизнь, и гормон играет во всю силу, в чуть за двадцать лет…

Предметом его воздыханий стала судовая кокша Надя, вчерашняя выпускница Симферопольского пищевого техникума. Мужики, увидев подобную на берегу, когда выбор неограничен — на любой вкус, — сочувствующе говорят: «Страшненькая». А красавицы таких обычно в подруги выбирают, для оправы.

Но это на берегу, а в море все девушки уже через месяц плавания переходят в другой разряд. Их уже определяют как «ничего»! И чем дольше рейс, тем больше шансов у любой дурнушки перейти в симпатичные, а когда дело затягивается, то и в красавицы. Случается, что вопреки природе, обрекающей их вроде бы на одиночество, инстинктивно выбрав правильную тактику женского поведения, и судьбу устроить. Во всяком случае, немало на белом свете детишек зачато не в пробирке, а на борту судов старым проверенным способом, что никак не хуже. В море говорят: «Некрасивых женщин не бывает, бывают короткие рейсы».

Ну да Бог с ней, с красотой, не о том речь. Готовила Надя прилично, с этой стороны замечаний команда к ней не имела. Но… Была она уж очень, как бы помягче сказать, бестолковой. Или, если совсем не обидно — несообразительной. Взяла, например, и ушла с камбуза поболтать с матросами, оставив кран с пресной водой открытым.

Боцмана чуть удар не хватил, когда он увидел, как драгоценная, валютой оплаченная, вода хлещет через сток посудомоечной раковины напрямую за борт. На его крик, а ясно же как и что могут реветь боцманы в такой момент, Наденька непонимающе вытаращила глаза и бесхитростно ответила: «Так она ж с крана течёт!»

            Почему боцман раскрыл рот и стал хапать им воздух, словно рыба, выброшенная на песок, Наденька совершенно не поняла. Он схватился за голову, тут его и прорвало. Боцману хотелось сразу сказать всё, что он думает о Наде, её родственниках, причём маму он вспоминал почему-то чаще других, и потому слова, опережая друг друга, застряли в глотке. От бессилия он дико зарычал и вцепился зубами в вялившуюся на шкертике рыбину. Матросы покатились со смеху.

           

А пока команда готовится к переходу экватора. Будущие жертвы — первопроходцы — трепещут перед обрядом крещения. «Дипломированные» мореходы, те, кто хоть раз пересекал экватор, дают снисходительные советы новобранцам, стращают их изо всех сил, в своей компании разрабатывают тактику обряда.

            Докторша и камбузница, не однажды пересекавшие эту невидимую черту, участвовали в празднике в свите Нептуна в качестве русалок, ну, таких — поживших... Они советовали Наденьке надевать что похуже, да под нижнюю часть купальника натянуть что-нибудь поплотней: выгвоздают везде так, что не отмоешься, только за борт выбросить.

— А чем выгвоздают?

— Праздник, морской обычай. Ты что, не баба? Руками и выгвоздают…

Но где вы видели женщину, которая по доброй воле оденется похуже? Надя, конечно, ничего не поняла, вернее, поняла по-своему, раз праздник — одеться надо нарядней.

Не первой молодости русалки подновляют кисейные платьица с расчётом, чтоб все прелести были прикрыты, но обозначались чётко. Черти колбасят своё чертовское зелье — и для внутреннего употребления и для крещения, дабы скреблись новоявленные подданные Нептуна с месяц.

Капитан мундир парадный сушит от плесени, начищает галуны-эполеты-шевроны... Боцман нептуновские атрибуты из трюма достаёт, подновляет. Поэты стихи сочиняют, самодеятельные художники-дизайнеры трафареты для себя и других вырезают с текстами смешными и заковыристыми. Труженику топора и колоды — раздельщику туш, необъятной толщины матросу — через всю спину — «брат Кощея». Надпись смылась, а прозвище осталось.

И вот после обеда вахтенный штурман с ленцой вещает по спикеру: «Желающие могут полюбоваться вехами, обозначающими экватор. Как раз с праволевогово борта, — забормотал он непонятную словоколесицу, — проходим». И сам с правого, а рулевой с левого крыла мостика стали смотреть, много ли выйдет любознательных разглядывать несуществующие вехи. К их изумлению таковые нашлись…

И началось. Появляется козлобородый Звездочёт с двухметровым циркулем, свёртком карт и подзорной трубой. Елозит по палубе инструментом, измеряет, сверяется с картами, прикладывает к прищуренному глазу самодельный секстан, сработанный в кои веки судовым плотником, смотрит на небо, на море — да, точно экватор, вон как раз прямо за взгорбатившейся волной…

— Где, где? — заворочали шеями любопытные, не каждому удаётся в натуре экватор разглядеть, повезло несказанно…

Судно ложится в дрейф, не пропускает Нептун в южное полушарие, так как на нём есть мореплаватели, не прошедшие крещение и неизвестные владыке, мало ли чего можно ждать от такого народа... Возьмёт нехристь, да и плюнет за борт, а САМ в этот момент бороду сушил…

Капитан при полном параде докладывает Нептуну, что за судно, кто владелец, кому надлежит пройти обряд и, задабривая владыку, подносит ему и свите вина. Среди чертей, уже успевших употребить, небольшая потешная свалка за право первому откупорить и вкусить из бутылки капитанского откупного.

И улеглось забугорное виски на судовое сухое белое.

У одного из бортов устроено чистилище — несколько автомобильных скатов, бывших до этого кранцами, образовали тоннель, увешанный изнутри ветошью и размочаленным сизалевым и пропиленовым вервием. Сюда, после общения с Нептуном, чтобы полностью оморячиться и быть готовым ко всем передрягам суровой морской жизни, поступает каждый, кто собирается связать свою жизнь с морем.

Уж если прошёл безропотно Нептуново чистилище, все остальные морские прелести — шторма и ураганы, пекло тропиков и холод Антарктиды, обледенение, непроглядные туманы, айсберги, работа по полусуток, а в аврал так и больше, недосыпание и тягомотное безделие, когда повисают паруса в безветрие, долгие месяцы вынужденного воздержания без телесных услад противоположного пола — будут семечками по сравнению с предстоящим действом, поэтому его надо сделать пострашней.

Мореплавателей прошлых времён угнетало ещё и полное незнание того, куда они плывут. А вдруг там в самом деле кончается Земля, и все они ухнут в тартарары, в геенну огненную прямо в объятия дьявола?

Возле чистилища ёмкость со смесью отработки машинного масла, соляры и сажи, а рядом устряпанные тем же составом изгаляющиеся над первопроходцами черти. По выходу из чистилища купель — брезентовая ванна два на два с забортной водой.

Бесплатный совет для некрестившихся — не сопротивляйтесь, покоритесь судьбе, отдайтесь веселью и дружеским объятьям вымазанных с головы до ног чертей.

Наденька не вняла-таки наставлениям товарок, приоделась в лучший купальничек, в пену кружевов. Пока ещё чистая, проходя процедуру допроса у Нептуна, она честно отвечает на его вопросы, кто такая и откуда, любит ли море, замужем ли, с испугом озирается на лютующих бесов, может её как-нибудь пронесёт? Мелькает мысль пойти переодеться…

Но начеку представители преисподней — черти из свиты Его Морского Величества Нептуна, им так и положено, радостно приплясывают, улюлюкая и завывая на чертячьем языке, разглядывают выряженную как на пляжный бал Наденьку.

Любят нечистики, когда крестящиеся одеты красиво, а не в поношенность непотребную…

Что лифчик, что трусики были по высшему разряду. А макияж! А причёска! Знала бы Наденька, что через несколько минут, побывав в лапах целой шайки дьявольского отродья, от её красоты не останется и следа…

Едва Наденька отошла от Нептуна, как её вежливо, но крепко подцепили под руки два чёрта, остальные помогали, подпихивали сзади. Представили брадобрею: «Действуй!»

Тот, нимало не смущаясь, начал бултыхать здоровенной кистью из сизаля в смеси жидкого мыла, шампуни, зелёнки, марганцовки и краски, а потом елозить ею по лицу и голове Нади и, направляя полуметровую бутафорскую опасную бритву, упрекать чертей заплетающимся языком: «К-кого вы прив-волокли, дур-ралеи, баб же не бреют?»

Черти деланно удивляются: «А разве это баба!? Надо удостовериться!»

Бравурная музыка из спикера, гудение дудок, барабан оглушили Надю, она была ошеломлена перехлестнувшей край вседозволенностью. Было в этой оргии что-то от безудержных языческих страстей наших предков в ночь на Ивана Купала. Матросы, выступавшие в роли чертей, отводили душу и потешались над её беспомощностью. Она тут же ощутила их беспардонные лапы на своей груди, повернулась к охальникам, запустившим руки под бюстгальтер, но две других, принадлежавшие ухмыляющейся рогатой роже, уже щекотали пониже.

— Точно баба. Ни спереди, ни сзади, — убедившись, весело ржали нечистики, — хвоста нет...

Дружески обняв Надю, черти подхватили её на крепкие руки и, шатаясь, понесли к сооружению из кранцев, по пути изучая податливые девичьи нежности. Ища не спасения, а хотя бы сочувствия, Надя встрепыхнулась, но не терявшие бдительности рогатые пригнули её к входу в чистилище, предлагая вползти внутрь.

А как не полезть, когда чёрные отпечатки чертячьих пятерней уже отметили все выпуклости на её теле, ныряли за резинку трусов и чашечки лифчика. Отбиваться не было смысла, ну что ж, если этой вакханалии не избежать, надо отдаться ей, лишь бы избавиться от наглых рук. И под восторженные вопли жаждавших зрелища зрителей Надя нырнула в тоннель. Сидя верхом на скате едва державшийся на ногах досужий чёрт из одной кружки прихлёбывал вино, из другой щедро поливал отработкой извивавшуюся внутри Надю…

Но надо отдать ей должное. Выбравшись наружу и встав на ноги, Наденька огляделась, она вошла во вкус, и, гулять так гулять, выбрала относительно чистого звездочёта и к восторгу толпы обняла его, прижавшись всем телом, и — апогей радости зрителей — смачно поцеловала в губы. Её тут же снова подцепили черти и бросили в купель, а едва она оттуда вынырнула, отплёвывая воду и отбрасывая разлохматившиеся и повисшие сосульками волосы, виночерпий поднес чару, выпить которую она была обязана до дна…

Чара не простая — смесь вина и забортной воды, такая она, сладость моряков.

В таком виде Наденька и отправилась под душ, устроенный тут же на палубе… Красивое бельё, как и предрекали подруги, полетело за борт.

Продолжала греметь чертовская музыка, прерываемая магнитофонной записью «Марша Черномора», а в купели уже бултыхался следующий мореплаватель…

Вот ей-то, новоявленной морячке, и сам прошедший вместе с ней обряд крещения, как-то, часа в четыре дня, вызвав на безлюдную в эту пору корму, и решил окончательно объясниться в любви Володя.

Наденька же, на второй месяц рейса почувствовавшая вдруг, может быть впервые, свою женскую привлекательность и востребованность у целой группы молодых и здоровых матросов, к тому же холостых — в море все холостые — читавшуюся в их откровенных взглядах, не отдавала предпочтение никому.

Вильнуть бедром, наклониться в нужный момент, чуть сильнее открыть декольте, знает куда истосковавшийся глаз матросский зыркнет, стрельнуть обещающе, ответно глазами — это да! Что тут поделаешь, вечная женская игра. Она упивалась этим. Правда, капитан, конечно знавший старое морское правило: если хочешь иметь на судне порядок, надо чтобы женщины на нём были пристроены, то ли сильно увлёкся шишбешем — игрой в нарды, то ли считал, что маловато пробыли в море и ещё не пришло время натянуть вожжи, оплошно упустил это обстоятельство. И, как видно из последовавших событий, сильно ошибался.

Чем покорял Наденьку и как добивался Володя ее благосклонности, никто не знает. Исчерпав все доводы и не добившись вразумительного ответа, движения навстречу, то ли в порыве отчаяния, то ли желая доказать свою неземную любовь, но неожиданно не только для Нади, но вероятно и для себя Володя сиганул в океан через низкий в этом месте судна фальшборт. Он ещё успел произнести: «Прощай, живи теперь без меня!»

С пятиметровой высоты Володя погрузился довольно глубоко во вспученную винтом воду. Его крутануло водоворотом и стремительно отнесло от судна по кильватерной струе. Ещё в прыжке он осознал ужас случившегося, но вместо того чтобы вдохнуть побольше воздуха, наоборот, заорал так, что когда вынырнул, ему было уже не до Наденьки. Делая живительный вдох, он хапанул вместе с воздухом воды, закашлялся, захрипел, отплёвываясь, и когда прочистил лёгкие, собрался повторить крик и крикнул, до быстро удалявшегося судна было никак не меньше двух кабельтовых, то есть около двухсот метров...

Володя, вдруг оказавшийся маленьким и беззащитным, сразу всем существом почувствовал бесконечную свою ничтожность на безбрежном просторе. И если с палубы океан обозревался миль на пять, то теперь горизонт вдруг приблизился до изгиба ближайшей покатой волны. Впопыхах, сгоряча он рванул было вслед — вразмашку, кролем, но тут же осознал бесполезность попытки и остановился, тоскливо вглядываясь в ту сторону, куда удалялся траулер, на корме которого в последний раз мелькнул стрекозиной невесомостью цветастенький сарафанчик Наденьки...

Между тем Надя, оставшись внезапно одна, долго стояла на корме, уставившись в буруны. Раз или два ей показалось, будто что-то мелькнуло в пенистом следе сразу за кормой… Наивно полагая, что этот смешной не очень речистый парень вынырнет наконец-то, взмахнёт пару раз своими ручищами, которые она постоянно сбрасывала с разных частей своего тела, догонит судно, вскарабкается на борт и рассмеётся: «Что, испугалась?»

Однако Володи нигде не было видно. Постояв ещё минут десять и недоумевая, почему он не возвращается, не зная, что делать в таких случаях, вернее, не помня, как на занятиях по технике безопасности им не раз говорили, что сразу же надо сбросить спасательный круг и доложить вахтенному штурману, Надя в растерянности побрела в свою каюту посоветоваться с посудомойкой. Но та спала, и Надя не решилась её будить. Посидев там, она подумала, что о том, что Володя купается за бортом, следует всё-таки сказать капитану.

Как и всё что делала, Надя медленно, придерживаясь за переборки, побрела в салон, сомневаясь, надо ли тревожить по такому поводу капитана, может этот охальник Володя уже догнал судно, выкручивает на палубе шорты и рубаху, посмеиваясь над ней с матросами, и будет потом корить её почём зря... Чтобы удостовериться в этом, она развернулась и пошла на траловую палубу, на бак, заглянув попутно в каюту Володи, но того по-прежнему нигде не было. Поколебавшись, Надя опять потащилась в салон, здесь капитан со стармехом играли в нарды. Набравшись духу, она пролепетала: «Юрий Павлович!» Капитан, увлечённый игрой, отмахнулся: «Чего тебе? Подожди...»

Робость одолевала её, и Надя, переминаясь с ноги на ногу, теребя подол сарафана, стала покорно ждать. Она бездумно следила за быстрой перестановкой фишек на расписной доске в совершенно непонятной и оттого неинтересной игре. Хотя смутная тревога всё сильней нарастала в её головке, стеснительная Надя не смела нарушить сказанное капитаном.

Володя — коренной житель Керчи, города, в котором плавать учатся едва ли не раньше, чем ходить. Подростком он на спор доплывал до затопленного в начале войны посреди пролива парохода «Черноморец». Ох, и крупные же там были мидии, а какие бычки ловились прямо в трюмах! Поэтому держаться в тёплой и весьма солёной океанической воде ему не составляло труда. Вот только долго ли придётся держаться? Прикинул: пока Надя дойдёт до рубки, сообщит вахтенному, пока судно развернётся, выполняя предписанный в таких случаях маневр по тревоге «человек за бортом»... Ну, пятнадцать, ну двадцать минут... Да пока спустят рабочую шлюпку, подгребут к нему. Ну, с полчаса набежит. Ерунда, он дождётся. Конечно, ребята смеяться будут — дурак, из-за бабы, — капитан раздолбает, но он подготовился и к этому, скажет, что случайно выпал, оступился. Живой же, о чём речь?!

Но по мере того, как судно удалялось, а потом и скрылось за горизонтом, его охватил настоящий страх и сжал ему сердце. Он вдруг подумал: а не кинулась ли вслед за ним Надя? С неё станет. Об отсутствии Нади спохватятся только к шести часам, к ужину. Володя по привычке взглянул на часы, но те стояли, зафиксировав лишь время его прыжка — 16.15. За оставшиеся до ужина почти два часа судно уйдёт миль на семнадцать-восемнадцать, да возвращение обратно столько же, да поиск... Вспомнилось, как искали возле банки Сая-Де-Малья порвавшийся ярус, а ведь он был снабжён радиовехой и красным кухтылём — поплавком с метр в диаметре. Отыскать его голову в волнах будет трудней! Конечно, он продержится и два часа и пять, вот только темнота наступает…

Вздохнув, Володя сбросил с ноги чудом оставшийся шлёпанец и тут обратил внимание, что весь оплетён какой-то бесконечной противно липкой скользкой и вдобавок жгучей разноцветной паутиной. Длинные нити сизовато-синего цвета облепили его с ног до головы, они не мешали плыть, но стрекали как крапива, когда он срывал их с себя, отбрасывая в стороны. Как бы выбраться из этой пакости? Он опустил лицо в воду и, хотя сильно щипало глаза, попытался высмотреть прогал в этой мерзости. Это ему удалось, он в несколько гребков освободился от клейких сетей Португальского кораблика или сифонофоры физалии, обладающей самыми длинными, метров до шестидесяти, щупальцами и отплыл от них, с отвращением смывая с лица клейкую слизь красавицы медузы.

Смотреть вниз было жутко! Почти пять километров бездны разверзлось под ним. Впервые Володя так ясно представил всю безграничную мощь океана.

Как ему ни не хотелось, но всё-таки смотреть вниз приходилось. Вот нанесло гигантскую стаю коричневых крабиков величиной со спичечный коробок. Вода враз стала бурой, и потому Володя не сразу обнаружил двух гигантских мант, неторопливо плывших одна над другой на расстоянии в пару метров.

Манты сопровождали — пасли — своё стадо крабов-плавунцов. Торчащие впереди трубчатые выросты напоминали рога какого-то странного чудовища. За эту страхоту мант называют морскими дьяволами, хотя на самом деле это совершенно безобидные рыбы, питающиеся разной малоподвижной мелкотой. Шесть метров от конца одного крыла-плавника до другого — это не предел для них.

В первые мгновения у Володи создалось впечатление, что манты идут прямо на него, но это лишь показалось из-за громадных размеров рыбин. Он заметил, как движение их плавников, почти смыкающихся под брюхом во время гребка, синхронно ускорилось, похожие на жалюзи жаберные щели в учащённом ритме прогоняющие воду то сжимались, то раскрывались. Не обращая на него внимания, манты промчались мимо и, взорвав поверхность, увлекая за собой потоки воды, вылетев одна за другой в воздух, совершив неполное сальто через голову, с оглушительным плеском шлёпнулись спинами о воду, подняв столб брызг.

— Вы что, чокнулись?! — заорал вне себя Володя, забыв, что имеет дело с безгласными рыбами. Крабы, ввергнутые во внезапный водоворот, потеряли ориентировку и были оглушены падением едва ли не полуторатонных туш. Манты ещё пару раз прыгнули несколько в стороне, продемонстрировав ослепительно белое брюхо, а потом принялись не спеша поедать оглушённых жертв.

Поднятый мантами плеск не остался незамеченным в подводном мире. Внезапно Володя увидел почти под локтем полосатую как матрас рыбку сантиметров в пятнадцать, за ней плыло ещё несколько таких же матрасиков, и тут же, словно на проявляющемся фотоснимке, сперва почти неотличимая от воды возникла снизу и, почему-то тоже не обращая на него внимания, проплыла рядом голубая акула, она подбирала объедки со стола мант, тем лень было гоняться за отдельными инвалидами.

Голубые акулы не в первом ряду среди любителей человечины, но кто знает; насытившись крабами, не захочет ли эта на десерт отведать и его?

По солнцу, склонившемуся к поверхности океана, Володя понял, что уже близок вечер и если даже кинутся искать его сейчас, то в темноте вряд ли найдут, а до утра он, конечно, не продержится, да и зачем? Начала одолевать усталость, а с ней пришло и равнодушие. По крайней мере, акулы хоть разорвут быстро, безразлично подумал он о себе...

Чудилось ли ему или так и было? Снизу на спине и в штанинах, да и на пояснице время от времени чувствовалось какое-то неясное шевеление, словно кто-то ласково и нежно дотрагивался до него чем-то прохладным, но когда он сам пытался дотронуться вялой рукой, это нечто ловко ускользало, и он оставил попытки. Перевернулся на спину и стал смотреть в небо. «Ну вот и конец, а ещё и не жил, эх…» — безучастно думал он, вяло кляня себя за то, что сделал.

… Наденька наконец уловила на себе отсутствующий взгляд капитана и, заикаясь и краснея от стыдливости, не оставляя в покое подол сарафана, выдавила: «Там, — махнула рукой в сторону иллюминатора, — там Володя купается».

Капитан, всё ещё поглощённый расчётами ходов, кинул кости и переспросил:

— Какой Володя, где?

— Миловидов. Вон там, где винты крутятся...

Наверное, в такие минуты у капитанов седеют виски и в кровеносных сосудах и нервах происходят те изменения, что ведут к преждевременным инфарктам и инсультам.

Ещё не веря услышанному, но уже привставая со скамьи, возвращаясь из игры в реальный мир, капитан всё же уточнил:

— Давно он там... купается?

— Та може час, а то и больше.

— Что ж ты молча-ала?!

— Так вы ж играли, а я думала, что он догонит...

— Догонит?! — сверкнув глазами, капитан опрокинул доску с фишками и приник к переговорной трубе с ходовой рубкой, дунул в неё, подавая сигнал штурману выйти на связь, и, не дожидаясь, подошёл ли тот с другой её стороны, рявкнул: «Человек за бортом!»

Как медленно садится солнце в обычный день, и как быстро, когда надо, чтобы оно подольше задержалось на небосводе, продляя светлое время суток! Это у нас в средних широтах долго длятся сумерки, а если посевернее, где белые ночи, так и вообще не заканчиваются, переходя в рассвет. Не то в тропиках. Здесь темнеет стремительно, ночь буквально падает.

Взревел тифон, оповещая экипаж о тревоге — «Человек за бортом», тут же её продублировали по громкой связи. Боцманская команда бросилась готовить шлюпку, заскрипели тали шлюпбалки, и пока судно совершало предписанный по этой тревоге поворот, ложась на обратный курс, все уже знали — пропал Володя Миловидов.

Поиски во всех судовых закоулках результата не дали — и то, во что верилось с трудом, казалось неуместной шуткой, стало суровой реальностью. Мы шли по своему же кильватерному следу. При определённых условиях — спокойной воде, безветренной погоде, ненарушенности поверхности другими судами этот след можно видеть, космонавты говорят — даже оттуда, из ближнего космоса. Разорванная винтом и корпусом судна, микронной толщины маслянистая поверхностная плёнка очень долго не смыкается, выдавая направление прошедшего корабля.

Машинная команда выжимала из дизелей все резервные силёнки.

Электрики готовили прожектора.

Радист устанавливал связь с ближайшими судами.

Все свободные от вахты облепили спардек — палубу над рубкой и бак — носовую часть, вглядываясь в горизонт.

Самый глазастый матрос занял место в «вороньем гнезде» — небольшой будочке, расположенной в верхней трети мачты.

Судно ощетинилось напряжёнными взглядами во все стороны.

Четыре бинокля и два дальномера на спардеке обшаривали поверхность, и все молили солнце задержаться, задержаться… крепись Володя, идём на помощь!

На Володю вышли уже в крепкие сумерки, увидели что-то светлое. Мигом спущенная шлюпка подошла к нему, и четыре пары дружеских рук выдернули парня из воды. Не выпуская из рук воздушный пузырь, сооружённый им из льняной рубашки, он безмолвно отсутствующим взглядом обводит ребят, затуманенным сознанием соображая: мерещится ему или он в самом деле на судне? Над ним колдует фельдшерица, добровольцы сдирают шорты, вынимают из судорожно сжатых пальцев рубаху-пузырь. В него вливают хорошо заваренного чаю и чего покрепче. И уносят в каюту, идти сам Володя не может.

А когда он оклемался, был разговор с капитаном. Поодиночке и с двумя «героями» вместе. Запись в судовом журнале. Рапорт на берег. Выводы. Больше ни Володя, ни Надя океана не видели, их списали...

Оно конечно, в море сплошной отдых: тропики, острова, закаты, пальмы, ламбада и смуглые девушки в бикини... А умишко, какой-никакой, иметь все же нелишне...

 

 

 
html counter