|
Маргарита ПАЛЬШИНА (г.Москва) 
К музе Как ты и где? У меня все тот же февраль. Слишком медленный и густой снег. Время проталкивается к весне, как сквозь толпу к выходу из метро. Холодно, грустно и форточки настежь в квартире. А вчера погас последний фонарь, тот, что в конце улицы.
Под окном не горит уж давно. Чинить фонари они не торопятся. Я смотрела в темноту, и мне показалось… Ты всегда возвращаешься по первым осенним листьям или уже в феврале. А уходишь в мае, когда отцветают каштаны. Помнишь, в детстве мы даже не расставались? Сколько игр мы придумали вместе! Жаль, я писать не умела, киностудии детских фильмов оценили бы наши сценарии. В летнем лесу голоса птиц сливались в симфонию, но мы знали по именам всех исполнителей. На рояле я тоже не научилась играть. И в школу живописи провалила экзамен. Вот, рисую теперь словами. Плохо, конечно, но что имею, то и храню. Я тебя жду. Ты где-то бродишь. Ожиданием пытка. Я истончаюсь от времени, как твоя старая фланелевая рубашка. Растекаюсь вином и маслом или как акварельные краски исчезаю с листа. Немота. И лишь в молчании замечаю, сколько ненужных слов произносят люди. Без тебя первое лето было оранжевым и зеленым, шумным, никчемным. Кто-то, наверно, Лолиту писал, но промахнулся на век. Опоздал. Ничего, позабудет. Ты вернулась ко мне стихами. С перегидрольной челкой и угольными бровями. Повзрослевшей и очень усталой. Ты отражала меня в зеркалах. Лишь вчера мне приснилось, как зеркальную пленку рвала руками и ломала стекло в ладонях. Больно! И лицо у тебя снова другое. Мужское. Ты теперь ненавидишь тех, кто хранит мои фотографии, тех, кто в доме моем создает уют и берет меня за руку. И не бреешься, чтоб отучить меня плакать. Соль на раскаленной коже шипит. Ты говоришь: нужно вытравить всю красивость, прозой заменить стих. Ржаво и остро. Как пожелаешь. Я все смогу. Помнишь, осенью шли золотые дожди? Фонари горели еще, я тебе верила и считала звезды… Интересно, уходя к нему в женском обличье, ты ноги тоже не бреешь? У него горят плечи, зато много слов в октябре. У меня же – молчанье. Лица в окне убегающего трамвая, кажется, что среди них можешь быть ты. Страшно не то, что уходишь, а то, что к другим. Страшно то, что поишь их мною, и в полумраке комнат чужих вы говорите опять обо мне. Страшно то, что вернешься, и снова мне придется угадывать ноту фальшивую в голосе судеб, придуманных мною. Знаешь, сегодня я дверь не закрою. Ты возвращайся, хотя бы во сне. Чистый блокнот положу в изголовье. Солнечная дорога Видишь облако странной формы? Говорят, мы сделаны из земли, кости – камни, дыхание – ветер, реки – кровь, облака – мечты. Нам вослед поют «Sky is over», но я думаю о тебе Это слитое и живое… мне на буквы не разделить Я немного завидую солнцу: оно гладит тебя по щеке Мы идем по тропинке в лето, А часы, как птенцы, голодны Мы потом их собой накормим, а пока не оглядывайся, не отнимай руки. Нет, тропинка не оборвется. Далеко. Нам хватит идти. Дьяволиада Жарко в Аду поутру. Плюс сорок. Дымно, как в то восемьсот шестьдесят третье лето в Москве. Дьявол сидит за столом, разбирает почту. Писем – тысячи, сплошь графоманские штампы: дай мне славы и денег, власти, любви, подвигов и дорог, и свершений… Удалить бы их разом: грязь – из дома, порок – за порог! Лишь один человек в этот час на Земле разделяет его тошноту – главред из «ЭКСМО». Дьявол пьёт чай с лимоном, прикладывает лёд ко лбу. И с похмелья чувствует себя почти смертным. «Я поняла, – прорывается, – двух одинаковых облаков не бывает, небо каждый день их меняет, между землёй и небом посредником служит дождь, в дождь всегда происходит важное что-то, оно может быть маленьким, но нужно уметь разглядеть, а фиалки свой аромат льют-источают только после дождя. Мы – туристы на этой планете. Если продлишь мою жизнь хотя б на год…» Неформат, – думает Дьявол, – не по адресу. И зачем мне ещё одна чья-то душа? Вас у меня уже столько, что скоро придётся листовками раздавать. Но от вида их даже бомжи шарахнутся. А копить не могу – инфляция. Почему вы не пишете Ангелам? – думает он. – Они же в своём Раю от безделья и скуки маются. Бог бы всех разослал по служебным командировкам – исполнять желания. Он давно уже в тайне мечтает: не смотреть в их унылые лица хотя бы день. В век торговли люди вдруг позабыли, что нужно молиться. Верят лишь в гарантированный обмен. Удел Ангелов – не у дел. А я теперь должен за всех отдуваться... Но что я могу для вас сделать? Я – стар, у меня болит голова и кривое колено ноет. И почти не видят глаза: я под лупой читаю письма. А на фондовой бирже Ада то четверг, то вторник чернеет. Неликвидная ваша душа! Вот ещё один пишет: «Если она вернётся…» Знаешь что? Позвони-ка ей сам. И скажи, что декабрь на дворе, но небо цвета апреля. Ты звонишь – просто так, поделиться. Вы боитесь, что жизнь кружится, и что тот, кто уходит, ни разу не обернётся. Душу сдаёте в наём, как квартиру, в которой давно никто не живёт. Но душа-то всегда остаётся, если дверь не закрыть на засов. Господи, как вы мне все надоели! Ад переполнен, на моих буровых – безработица: три часа в рабочей неделе – вагонетки с углём разрывают на части... Может, научитесь, наконец, понимать друг друга без посредников и без слов, без гарантий на счастье? ДЕТИ СОЛНЦА: разговор теней Величие определяется не мастерством шедевров, а печатью трагедии мастера на них… – Как страшно увидать Судьбу в глазах другого! Еще страшнее, когда все предрешено… – Мой бедный Лелиан! Ты ждал меня, взывая к «тени друга дорогого»* из духоты мещанского гнезда… И я пришел! Сказать, что вместо «Доброй песни» «любовь придумать заново» дано... – Лишь нам двоим? Мне ненавистен облик мой монгола, Но видел я другим себя в твоих глазах … Ребенка, друга верного, любовника, мужчины? – Я – существо без пола. Во мне – все вы: и женщины, и старики, и дети, – полощетесь на дне моей души. Но я – никто, мне места нет нигде. Я ядом иссушаю сердце, чтобы огонь исторгнуть изнутри. – И «зла цветы» неслышно прорастают на вверенной тебе земле. Ты – Падший Ангел! Но не уходи… – Тогда от нежности ты отречешься и тенью станешь на моей стене… И пусть на перекрестке ночи сойдутся две грозы, чтобы разрушить красивость лжи и сделать небеса чуть ближе для тех, кто нас увидит после лишь во сне. Я знаю, ЧТО сказать, ты знаешь КАК. Я красил гласные, ты музыку искал в словах. Еще абсента, друг? И вдохновенье Хароном лодку поведет сквозь доков лондонских разврат и смрад… Любая боль – но только не забвенье. Вечнозеленый Стикс придумали для нас! – Такие «Озаренья»… тебя лишь ослепили. Ты исчезал, предчувствуя итог… «Моя незаживающая рана»! Лишь строчкой «исповедаться»* я смог. Молчанье – есть любовь… – А может, пуля? Как внутри вен болела кровь! Лайола, ведь подняться над собою, тебе один лишь я помог! И кто водил твоей рукою? «Навеки твой, Рембо»* – Но облака уже не плыли по небу от тебя ко мне… Я «Мудрость» «в замках»* постигал, Ты «Лето» проводил «в Аду». И наши тени в вечности застыли на полпути друг к другу – в бреду у тех, кто не проснется после, но станет свечку нам двоим держать во сне. – Но лезвие непониманья лишь острее! Меня ты «проклял»*! – «Негров»* должно проклинать. За то, что сжег мечту и на закат повел чужие караваны. Огонь и золото в кромешной пустоте! Пока в песок не превратил себя ты, чужестранец… Но я зажег Париж мечтою о тебе. – «Пусть на пути к величью – невозможность»*, – твои слова? Идти по замкнутому кругу страданий, и падений, и страстей уже недолго… Но когда погаснут свечи – представь себе закат! Ворота в Ад в пустыне Солнце открывает И всходит столь же алая Луна… Такого никогда мне не забыть! На севере мне мало Солнца, я не смогу здесь жить. Скажи, когда меня на борт поднимут, чтобы отплыть туда, где «вечность»* я назвал по имени впервые? – Мой друг, «корабль»* твой давно уже не «пьян»… По черным парусам мы сможем узнавать себя отныне В штормах грядущего, где все предрешено… ----------------------------------------------------------------------------- Мнимая беседа Поля Верлена с Артюром Рембо написана по мотивам: Поль Верлен. «Исповедь» (автобиографическая проза), Артюр Рембо. «Парижская оргия» (собрание сочинений) Франсис Карко. «Верлен. Жизнь в Поэзии», Ж-М. Карре. «Жизнь и приключения Жана-Артюра Рембо» «Полное затмение» (худ.фильм, реж. Агнешка Холланд) * «Памяти моего друга». Поль Верлен (посвящение «юноше, с лицом похожим на Марсо», что впал в уныние от помолвки Поля и Матильды и завербовался на фронт, где позже был убит) * «Исповедь». Поль Верлен («моя незаживающая рана 1871») * Письмо Артюра Рембо к Полю Верлену 3 июля 1873 года * Монс. «Мои тюрьмы». «Исповедь». Поль Верлен * Имеются в виду биографии «Проклятых поэтов», составленные Полем Верленом * «Мои глаза закрыты для вашего света. Я – зверь. Я – негр. Но я могу быть спасен» (Артюр Рембо «Одно лето в Аду») * «Пусть на пути к величью - Невозможность! Все ж малого не славит мой язык!» «Меланхолия». Поль Верлен. * «Что обрели? Вечность! Слились в ней море и солнце!» (Артюр Рембо) * «Пьяный корабль». Артюр Рембо |
