Dixi

Архив



Александр КУЛАГИН (г. Сочи)

Кулагин

 

А под зиму, — устроено так, ты уж не обессудь,

Песня листьев, как песня любая, не вечно поётся, —

Облетают слова, остаётся холодная суть,

Впрочем, как у кого — у иных и Любовь остаётся.

 

* * *

Мы повстречаемся с тобой

На свете том или на этом,

Но это будет в полдень, летом,

И будет облак голубой

Скользить над морем величаво;

Отчалит чайка от причала,

Мелькнёт над тёплою водой.

И дети, там, конечно, дети

Смеяться будут, ведь должны,

Ведь так написано в сюжете,

Чтоб чайка, дети, плеск волны

И мы с тобой…

 

* * *

Папа и мама полвека ели из общей старинной чашки,

Сидели, касаясь плечами, хоть стол был очень большой.

Совсем непохожие внешне, стали совсем как двойняшки,

Душами слившись и сделавшись общей двойной душой.

 

Память качает тот стол, за которым мы все уместились,

В гости поздравить зайдя на девятое мая, наверно.

Ах, как родителей лица в такие моменты светились!

Что же такое любовь? А я знаю давно достоверно.

 

* * *

Просыпаюсь всё раньше — наверное, слушать птиц,

Ох, они и стараются, чувствуя скорое лето!

Перед мысленным взором проносятся тысячи лиц,

И почти позабытых пейзажей, — такое кино без сюжета.

 

Жаль, увидишь нечасто прогнозы грядущей судьбы —

Волю дали бы нам — мы б везде подстелили соломки,

Вот и держат обычно обычных в неведенье полном, дабы

Накопилось событий побольше в незримой холщовой котомке.

 

Чтобы зло от добра наконец-то суметь различать,

Чтоб, когда мы до Врат дошагаем по этой короткой дорожке,

Пётр сурово взглянул, и, подумав, поставил печать

На бумажке, зажатой в невидимой нашей ладошке.

 

* * *

Опять рассыпается замок воздушный,

Мы весело дуем, процесс ускоряя.

Кто ада боится, кто грезит о рае,

А всё — лишь туман, лёгкий облак жемчужный.

 

Сей видимый мир, и невидимый даже

Кто Праной зовёт, кто Эфиром, кто Духом.

А есть ведь такие, кто думает брюхом!

Да ладно, согласен, я тоже туда же…

 

Сгустившись зачем-то на миг из эфира,

На веточку сев, огляделась несмело

Смешная иллюзия этого мира

И — вы представляете — песню запела!

 

* * *

Вчера приснилась юность улетевшая,

Березовая роща пожелтевшая,

Река текущая, над нею облака,

Окно, в окне — зовущая рука.

 

Потом — велосипед, и я куда-то

По горке мчусь, всё выше, всё быстрее,

И вот — уже вершина!.. А что дальше —

Не знаю, так печально… Я проснулся.

 

* * *

Я выдумал берег, к которому плыть,

На скалах — маяк с путеводной звездой,

Я выдумал смысл, для которого жить

И с парусом лодку над чёрной водой.

 

Нам этого хватит с тобою вполне, —

Двум детским фантазиям, парочке снов, —

Скользить на придуманной нами волне

Над бездной холодной реальных миров.

 

* * *

Мы лежали на тёплой траве

Ты сквозь листик на солнце смотрела.

Поспешая, наверно, к Москве,

Тучка малая в небе летела.

 

И не нужно куда-то идти,

Что-то делать, к чему-то стремиться.

Неизвестность ждала впереди.

Звонко цокала некая птица.

 

Впереди неизвестность была,

А когда там бывало другое?

Слива облаком белым цвела.

Нет грядущего. Стёрлось былое.

 

Мир застыл на крутом вираже, —

В этой жизни такое нечасто.

Память делала фотку уже

Для альбомчика с надписью «Счастье».

 

* * *

Снег снизошёл на Сочи свысока,

Над пальмами и розами витает.

Вот лепит мальчуган снеговика

И от восторга бок его кусает.

 

Небось, укусишь, если в первый раз

Вода замёрзла и с небес упала.

Душа у пацана парит сейчас

В тех сферах, где доселе не бывала.

 

Они такие, эти чудеса,

Они приходят, поздно или рано.

Две шишки экзотических — глаза,

А руки — два листочка от банана.

 

* * *

Новогодняя коробка

Снова спит на антресоли.

Память, старая чертовка,

Детства образы мусолит.

 

Там на стенке календарик,

А на стёклах белый иней,

Там-то цел разбитый шарик

Тот, любимый, тёмно-синий.

 

* * *

Птица беседует с птицей в утренней звонкой тиши —

Погоду, небось, обсуждают и что-нибудь в этом роде.

Большие поэты пишут о жизни души,

Но я небольшой, мне можно писать о природе.

 

О птичках, о кошках, о сырости после дождя,

О том, что туман на горах белый-белый (точь-в-точь простокваша),

О ветре, который резвится, в небе из туч громоздя

Множество чудных созданий, чья жизнь покороче чем наша.

 

* * *

Спасибо Судьбе — никогда не скупилась,

Везде, где когда-то пожить довелось,

Тропа для прогулки всегда находилась,

Какой-то маршрут, по которому шлось.

 

Берёзы в сугробах у тропки стояли,

Магнолии ранней весною цвели,

А мы, как всегда, о грядущем болтали,

На что-то глазея, бесцельно брели.

 

Июль обогреет, а осень остудит,

На ветке привычно, но время лететь.

Там тоже тропинка какая-то будет

И будет, конечно, на что посмотреть.

 

* * *

До моря тринадцать минут, а кажется, что вдалеке.

Бывает, и несколько дней не находишь часок для похода.

Я мог бы, пожалуй, служить смотрителем на маяке,

Чтоб только волны вокруг, да смена разок в полгода.

 

Работы, конечно, немало, но можно смотреть вдаль,

Чувствовать шкурой, как зверь, приближенье любого ненастья,

А вечером и в туман зажигать кораблям фонарь —

Этого хватит для смысла с лихвой, ну а может быть даже для счастья.

 

* * *

Я в детстве был ужасно криворук,

Но жизнь меня учила помаленьку.

Теперь я без проблем пожарю лук,

Стекло нарежу, починю ступеньку.

 

И, продолжая этот свой рассказ,

Я сам чуток от гордости краснею:

Я заменить сумею унитаз

И газплиту установить сумею.

 

Я этот мир из облака лепил,

Реальней его делал понемножку:

Дрова колол и огурцы солил,

Стихи писал, окучивал картошку.

 

* * *

Не научившись мудрости у птиц,

Приезжие на север улетели,

Туда, где снег, и холод, и метели,

И в парке карусели и качели

Закрыли щели кассовых бойниц

И к зимней приготовились блокаде.

И море всё краснее на закате,

И чайки в странной чаечной браваде

Хохочут, как клиенты психбольниц.

 

МЕШОК

По Иркутску зимнему ехали мы с другом

На армейском ЗИЛе эх да с ветерком!

Мы, конечно, в кузове, прапорщик — в кабине,

И везли ворованный сахара мешок.

 

Был Иркутск красивый, строгий и высокий,

А мешок солидный, килограммов сто —

Джутовый, суровый, на века пошитый,

Для людей старинных, что не нам чета.

 

Опосля казармы всё равно свободно, —

Девушки, машины, яркий свет витрин,

Воротник расстёгнут, куришь сигаретку —

Вот мы и смеёмся рядышком с мешком!

 

Я такую шутку другу излагаю:

Дескать, мы прибудем, а мешок тащить

Нам придётся точно на этаж девятый,

Ну а лифт, конечно, на ремонте, блин!

 

Аж до слёз хохочет друг мой закадычный,

Землячок из Томска, крепкий паренёк,

Как ремень и бляха мы с ним неразлучны —

В армии за счастье встретить земляка.

 

Долго мы катили, наконец водитель

Близ большого дома ЗИЛ остановил

И этаж девятый прапор нам озвучил,

Рассказав печально, что сломался лифт.

 

Вот, как говорится — магия момента!

Только делать неча — видно уж, судьба.

И, договорившись, что меняться будем,

Мы мешок проклятый потащили в дом.

 

Этаже на третьем стон раздался жалкий,

Выпучились очи, исказился лик,

И схватился верный друг за поясницу:

Всё, нести не может, дальше — я один.

 

Ехали обратно мы уже без шуток,

Груз сомнений тяжких на меня давил,

Ветер жизни новой в морду нам хреначил:

Брежневу осталось года полтора.

 

* * *

Мы покрываемся годами, как слоями,

Но остаёмся теми же ростками.

И в старике не умирает мальчик,

Всегда готовый пнуть ногою мячик,

(Да просто не любой на то решится).

И женщине столетней кукла снится,

И девочка баюкает её

И медленно плывёт в небытиё…

 

* * *

И вот сидим мы на крыльце златом,

Все на одной ступеньке на блестящей.

Спроси себя: каков ты настоящий?

И — шей иль царствуй. Притча-то о том,

Что каждый должен что-то дать другим —

Рубашку, сапоги, закон хороший.

И каждый — нужен и других не плоше,

А всё иное — болтовня и дым.

 
html counter