Юрий ГОНЧАРЕНКО (г. Днепр, Украина)  В ПРЯТКИ С ДЕТСТВОМ 

ПАЛАТА

Как сбиваются в компашки?

Иногда по интересам, во дворе. Но чаще — волею обстоятельств, в детсаду или школе. Или в больнице…

Вот просыпаешься утром, а встать не можешь — ноги не идут. Болезнь Пертеса, первая стадия — асептический некроз. На общепонятном языке — отмирание костной шейки бедра. А тебе семь. Ну, или восемь. И весна на улице. И побегать бы, поскакать, а ты лежишь в палате больничной, и рядом с тобой еще трое таких же горемык: рыжий долговязый Артем — шутник и задира, толстяк и обжора Славик и коренастый крепыш Дима. Все твои одногодки, считай; только Дима немного старше, третьеклассник уже.

И у каждого своя болезнь, своя история. Но я расскажу о другой. Общей…

* * *

Его привели вечером перед ужином. Худенького светлоголового очкарика, с виду моего одногодка, с серьезным, не по-детски сосредоточенным взглядом.

Опустив на койку нехитрую поклажу, он пристроился рядом — руки на коленях, спина прямая, как за партой.

— Ужин, — просунулась в дверь голова поварихи.

Все устремились в столовую, и мы остались вдвоем: я — не ходячий, и он — молчаливый, серьезный, погруженный в самого себя. А может, мне это просто показалось?

Стоило двери закрыться, он поднял голову и, словно мы уже знали друг друга давно, буднично спросил:

— А ты почему не пошел?

Я улыбнулся как можно доброжелательней и выставил из-под простыни упакованную в лангет ногу.

— А… — протянул он; потом встал, подошел и присел на соседнюю койку. — Меня Сережа зовут. А тебя?

— Юра… — протянул я, слегка озадаченный подобной непосредственностью. — А у тебя что болит?

— Аппендицит.

— О! Наверное, будут операцию делать?

— Ага, — Сережа улыбнулся по-птичьи, доверчиво и близоруко. Добавил, помолчав: — Ну, это не больно, под наркозом. Наденут маску, и буду спать. Все время.

Я понимающе кашлянул, сглотнул слюну:

— А если проснешься?

— Как это?

— Ну… возьмешь и проснешься. Вдруг наркоз закончится? А тут тебе как раз живот разрезают…

— Не-ет! — Сережа мотнул головой. — От наркоза не просыпаются. Хоть режь, хоть бей — ничего не чувствуешь…

Дверь распахнулась, и повариха внесла поднос с ужином: молочный суп, чай, пара тонких пластинок хлеба. Поставила на мою тумбочку и двинулась к выходу.

— А ему?

— Что? — обернулась она.

— Ему ужин, — кивнул я на Сережу. — Он что, голодным останется?

Повариха поморгала белесыми ресницами:

— Что вы мне голову морочите? — сказала она. — Его на довольствие не ставили. С завтрашнего дня только. И то — кефир.

«Что это за еда такая, кефир? — подумал я. — Так и с голоду умереть можно».

Хотел спросить, но повариха ушла. Я посмотрел на поднос, потом на Сережу:

— Ты это… вермишель будешь?

— Нет, спасибо, — он замотал головой. — Я дома пообедал. Да и нельзя мне… Доктор сказал, утром на операцию.

Вернулись из столовой Дима с Антоном.

— О, новенький! — крикнул с порога рыжий. — Смотри, Димыч, а он на твою кровать уселся.

— Да я ухожу уже, — встрепенулся Сережа. — Присел только… Я вон там… не занято?

— Не, — махнул рукой Антон. — Свободно. Ложись где хочешь, это я так…Тебя звать как?

— Сережа.

— А меня Антон, а он — Дима.

В дверях возник дожевывающий что-то Славик.

— А это Славка: толстый кабан, живот барабан, — отрекомендовал Антон. — Ты располагайся, не стесняйся, у нас тут хорошо, весело.

И тут же, позабыв про новенького, стал приставать к Славику.

— У тебя какая болезнь? — обратился к Сереже более серьезный и обстоятельный Дима.

— Аппендицит. Завтра утром на операцию.

— И у меня аппендицит! — обрадовался тот товарищу по несчастью. — Был, точнее… Уже вырезали.

— И как, не страшно было?

— Ни капельки. Ну разве чуть-чуть, немножко… А так — ерунда.

— Верно, — кивнул Сережа. — Главное — не бояться. Был такой мореплаватель Ален Бомбар, он в одиночку на надувной лодке через океан переплыл…

— Брешешь! — не удержался Антон. — На надувной?!

— Да, — невозмутимо кивнул Сережа. — На надувной, «Еретик» называлась… Он доказать хотел, что люди, ну, те, которые кораблекрушение терпят, умирали не от голода и жажды, а от страха. Представляете…

— Еще бы! — фыркнул Антон. — Там акулы знаешь какие?

Он попытался изобразить злобную рыжую акулу.

— Акулы — это еще не самое страшное. Хотя и акулы были… — Сережа выдержал паузу, чтоб окончательно подсечь нас на крючок. — Меч-рыба, вот самый страшный хищник. Она своим мечом в любой лодке дырку пробить может. Даже в деревянной.

Все помолчали, представляя меч-рыбу, расправляющуюся с утлым рыбацким суденышком.

— И что, пробила? — спросил осторожно Дима.

— Нет, повезло, доплыл. За два месяца правда.

— Ух… — выдохнул Славик. — Что же он ел все это время?

— Что ел… Что взял, то и ел, — строго взглянул на него Сережа. — Были у него припасы, консервы разные… Потом, как закончились, рыбу ловил. Поймает рыбу и съест. Сырую…

— Гадость, — поморщился Славик.

Антон наградил его презрительным взглядом: — А акула если клюнет? Она ведь и удочку сломать может?

— Раз плюнуть, — подтвердил Сережа. — Но не клевала. Тунцы, макрели, рыбы летучие, это да…

— У него, наверное, и не удочка была, а спиннинг, — вставил к месту услышанное от брата слово Дима.

Помолчали.

— А пил он что? — поинтересовался я, вспомнив, как, будучи с бабушкой прошлым летом на море, глотнул морской воды.

— Воду пил, — пояснил Сережа. — Морскую. Росу собирал. Сок рыбий…

— Сок? — оживился Славик, живо интересующийся всем, что имело хоть отдаленное отношение к еде. — Вкусный?

— Гадость, — скривился я. — Мне мама давала как-то…

— Сам точно не знаю, — Сережа замялся. — Рыбу на куски резал, в рубашку закручивал и выжимал. Так всю дорогу, пока не приплыл. А как взвесился, оказалось, пятнадцать килограмм потерял. Так-то.

Славик озадачено потер щеки.

— Да, — усмехнулся Дима. — Если Славке на пятнадцать кило похудеть, это еще ничего, а вам с Юрой, так одни штаны останутся!

— Я бы ни за что не поплыл, — заявил Славик.

— А за миллион? — прищурился Антон.

Мы притихли, ожидая очередной подковырки.

— И за миллион.

— И за сто миллионов?

Славик заерзал на стуле.

— Сто миллионов! — не отставал Антон. — Представляешь, сколько халвы купить можно, конфет, мороженого…

— Ну, если за сто…

Все рассмеялись. Славик тоже.

Детство непоследовательно. Через минуту, забыв о том, что только что слушали Сережу с открытыми ртами, мы начинали уже подтрунивать над ним. Очки и «ученость» были достаточным поводом для всяческих приколов, самые «оригинальные» из которых, не скрою, порой переходили границы невинных шалостей. Теперь понимаю, таким образом мы подсознательно мстили ему именно за непохожесть на нас. Изворотливый детский ум и фантазия способны выдумать бесконечное множество их: от бомбардировки тапочками и подушками до прятанья его «утки» после операции, когда товарищ наш еще не мог самостоятельно передвигаться.

Однако в отношениях с каждым Сережа оставался неизменно корректен, сдержан и дружелюбен, он словно бы не замечал подстраиваемых ему нередко жестоких каверз, принимая происходящее со спартанской выдержкой и невозмутимостью.

Зато его истории собирали по вечерам не только нашу палату, но и гостей из соседних. Тогда-то и узнали мы о загадочном то ли божестве, то ли человеке с диковинным именем Мао, живущем в далеком таинственном Китае вместе со своими многочисленными подданными — китайцами, которые (кто бы мог подумать!) недавно даже напали на наш полуостров Даманский.

Этой выходки китайцам мы не простили. Мы начали готовиться к войне. Но объявить войну — пол дела. Для начала нужно было составить рекогносцировку: доподлинно знать, где твой противник находится. В какой части света располагается таинственный Китай, как оказалось, не знает никто. Кроме Сережи…

Вооружившись вырванным из тетрадки листком и ручкой, наш соратник за каких-то пять минут набросал нечто напоминающее пусть схематичную, но все же достаточно вразумительную карту. Хорошо помню: там было два океана — Индийский и Атлантический, посередине, как лягушка в сметане, барахтался бесформенный сгусток, разграниченный на четыре части, бо́льшая из которых именовалась Африкой, две поменьше — СССР и Индия, а самая маленькая — Китаем, сплюснутым между ними. Через бескрайние клетчатые просторы от жирной точки с надписью Днепропитровск, коряво, но уверенно, ползла пунктирная цепочка разномастных тире, упиравшаяся на другом конце карты в другую жирную точку — Пикин…

— Далеко, наверное, — заметил Славик, задумчиво потирая свои постоянно обсыпанные чем-то красным щеки.

— Сто тысяч кэмэ, не меньше, — отозвался, не поднимая головы от чертежа, Сережа.

— А ты думал, пешком дойдешь? — фыркнул Артем. — Эх, ты… тюфяк. Это тебе не то, что… Кита-ай!

— Слушай, ребзя, а как же граница? — спросил молчавший все это время Дима. — Там же пограничники…

Все уставились на него, потом друг на друга. Во всеобщей суете и эйфории об этом как-то никто не подумал.

— А мы по морю поплывем, — невозмутимо сказал Сережа.

— Это как?

— А вот как… — пять детских голов опять склонились над картой.

— Смотрите, — Сережа заскользил ручкой по листу. — Сначала по Днепру спустимся в Черное море, оттуда в Средиземное, потом в Индийский океан, а там и до Китая недалеко. Есть такой канал, Суэцкий называется, я про него в журнале папином читал, он из Средиземного моря прямо в Индийский океан впадает.

— Что ж ты его сразу не нарисовал? — возмутился Антон.

— Да маленький он очень… Его и не видно. Вот где-то здесь должен быть, рядом с Африкой, — Сережа ткнул кончиком ручки туда, где предположительно должен был находиться Египет.

— Но как мы до него доплывем? — резонно заметил Славик. — Корабля ведь у нас нет.

Антон бросил на него прищуренный взгляд, но смолчал. Славик попал в точку. Корабля у нас не было.

Вскоре выход был найден. В ходе жарких коротких дебатов корабль трансформировался в катер, катер в шлюпку, а та — в плот. На том и остановились. Хотя и плота, по правде сказать, никто из будущих мореходов не видел, не говоря уже, чтобы сплавляться на нем…

На помощь снова пришел Сережа, объяснивший, что для постройки плота необходимы инструменты, а именно: веревка, пила, рубанок, гвозди и молоток.

Необходимо было составить список инвентаря, чем и занялся я, отобрав у Сережи ручку и перевернув лист с картой обратной стороной. От желающих пожертвовать на благо экспедиции что-либо из отцовского инструмента не было отбоя и скоро мы стали владельцами двух пил, трех молотков, рубанка, нескольких мотков веревки неопределенной длины и перочинного ножа с тремя лезвиями. Сюда же, кроме обязательных, по Серегиным словам, буссоли и астролябии, которых ни у кого почему-то не оказалось, внесли кой-какой провиант, оружие, и, конечно же, компас и карту, все это будущий боцман Дима пообещал позаимствовать во временное пользование у старшего брата.

Изготовление оружия легло на каждого персонально, и я, устроившись поудобней, приступил к наброскам эскизов мечей, луков, ножей и топоров — будущей грозы китайцев и их коварного вождя Мао…

Давайте тихонько выйдем из палаты, не будем мешать пацанам. Ну кто еще кроме них сможет победить того Мао?

ЗА СОЛНЦЕМ

Когда и после третьего «Ваня, домой!» сын не появился, мать рассердилась.

— Вот подлец! Где его черти носят!

И с такой силой хлопнула дверцей кухонного шкафа, что бабушка в соседней комнате оторвала очки от спиц и сказала: — А?

И следом: — Ира! Включи в столовой свет, ничего не видно!

— Ну где этот выродок шляется? Десятый раз подогреваю, — мать машинально щелкнула выключателем. — Представляешь, что они отчудили вчера с Женькой Артюховым? Затащили на крышу кота, нацепляли на него надувных шаров и…

— Не так ярко! Зачем жечь электричество? Никаких денег не напасешься…

Не дослушав, Ирина выскочила из комнаты. Вернулась в кухню, опять прижалась к окну. В коробке двора, надзираемая родней, копошилась какая-то мелюзга. Ваньки среди них не было. Солнце, обмакнув последние лучи в темно-сиреневое желе, нырнуло за крышу дома напротив.

Ирина прошлась по квартире, машинально поправляя задравшуюся гардину, сползшую с дивана накидку. Потом надела кофточку, натянула босоножки и вышла на улицу.

Двор пустел на глазах. Из наплывающих весенних сумерек доносились крики и визг растаскиваемой по домам разгоряченной ребятни.

Постояла, прислушиваясь, и пошла к гаражам, где в проломанном заборе из красного кирпича находился лаз в соседний двор. Сына не было и там. Чужие незнакомые ребята, курившие на лавочке, проводили ее равнодушными взглядами.

«Крыша! — вскинулась она. — Наверняка эти оглоеды опять забрались туда!»

Заспешила, рванув на себя ручку подъезда. Одолевая пролет за пролетом, запыхавшись, взобралась на пятый этаж…

Висящий на двери замок, казалось, тихо улыбался из глубины своей умасленной души. Для успокоения совести она все же дернула его на себя.

Нет, не показалось. Закрыто.

Глубоко вздохнула, постояла прислушиваясь.

Где-то этажом ниже долбили на пианино. Начиналась программа вечерних новостей. За дверью напротив кто-то включил пылесос. Ирина вздрогнула. И стала спускаться.

… Вечер дохнул прохладой. Она поплотнее запахнула кофточку на груди, еще раз оглядела опустевший двор и рванула к черному карману подворотни.

По освещенной улице спешили прохожие. Обдавая теплом, ползли навстречу друг другу колонны машин. Светофор на перекрестке упрямо и своенравно подмигивал зеленым.

«Где искать? — подумала тоскливо. — Может, в милицию позвонить? В милицию… Куда же он мог деться, паскудник?»

И тут же в сердцах обозвала себя дурой. Кинулась во двор, на ходу удивляясь, как сразу не догадалась зайти к Артюховым, и в дверях подъезда нос к носу столкнулась с Женькиными родителями: впереди шествовала мать, в арьергарде — глава семейства.

— Вы не видели?.. — начали обе разом и осеклись, осознав нелогичность вопроса.

— Был ваш, — Женькина мать посмотрела на часы, — ну да, часа три назад. Нашего сгреб и отправились. Хотела покормить — отказались. Женька сказал, ужинать не будет, вечером творога с молоком поест…

Она издала носом звук, напоминающий нечто среднее между сморканием и икотой.

— Будет ему творог, — буркнул из-за ее спины отец.

Мадам Артюхова не удостоила мужа вниманием:

— Кажется, они говорили между собой, что собираются идти за солнцем…

— Куда? — Ирина вяло попыталась оценить степень аллегоричности услышанного.

— Не куда, а за чем. За солнцем. Я внимания не придала как-то…

Отец коротко кашлянул.

— Ничего не понимаю, — Ирина едва не заплакала. — Куда пошли? Зачем пошли? Темно… Где искать?

Женькина мать фыркнула, вероятно, подивившись про себя тупости собеседницы.

— Ну конечно там! — она ткнула пальцем в сторону закатившегося светила. — Любому школьнику известно, что солнце восходит на востоке, а заходит… Компас, вот что нам нужно! Валериан, у нас дома есть компас?

— Нет… кажется.

— Безобразие. Иметь дом и не иметь в нем компаса. У вас, голубушка, как я понимаю, та же история?

И, не дождавшись ответа, распорядилась:

— Нам туда. Если солнце зашло там, значит и двигаться надо в аналогичном направлении. Это раз. Желательно сузить диапазон предполагаемых поисков и свести к минимуму возможность проникновения объектов за воображаемый радиус. Это два. Излагаю план действий. Мы с Ириной Сергеевной движемся двумя параллельными маршрутами вниз по улицам Толстого и Достоевского. Валериан, — муж удостоился легкого кивка, — как звено более мобильное, совершает круговой маневр с фланга по Луначарского и соединяется с нами в районе магазина «Рыба», что на проспекте. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Но двигаться никуда не понадобилось. Из подворотни донеслись громкие детские голоса, узкий электрический луч, скользнув по припаркованным у подъезда машинам и спугнув пару тощих котов, уперся в застывшую посреди двора человеческую композицию. Не просто живые и здоровые, но, кажется, даже слишком возбужденные к ним приблизились обе «пропажи», в руках у Женьки был отцовский карманный фонарик.

— Ты где это, скотина… — начала было Ирина, но что-то перехватило ей горло и крик сошел на полупридушенный писк. Дети остановились.

— Мы ходили за солнцем, мама! — Ванька аж пританцовывал на месте. — Представляешь, оно ночует совсем близко — в роще за старым заводом. Еще чуть-чуть, мы бы догнали его! Совсем немного не успели, представляешь… Ну ничего, в другой раз спрячемся там, и…

— В другой раз? — шагнув навстречу, мать шлепнула его по щеке. — В другой раз?! Сволота проклятая! Хочешь меня живьем в могилу вогнать?!

Слезы, душившие ее, вырвались на волю. Заплакал и сын, почти беззвучно, втянув голову в плечи, размазывая по лицу слезы и грязь.

Женькин отец взял своего отпрыска за руку и повел к подъезду. Супруга его посмотрела на всхлипывающую соседку, хотела что-то сказать, но, махнув рукой, двинулась следом.

Как всегда ворочающаяся чуть не до рассвета, бабушка долго слышала тихий приглушенный плач за стеной. Плакала Ирина. Плакала горько и безутешно, сама уже толком не понимая о ком или о чем. Не выдержав, бабушка поднялась, собираясь шумнуть на дочь, но, заглянув в комнату внука, передумала и вернулась в постель.

Ванька спал, улыбаясь во сне. Ему снилось солнце.