Dixi

Архив



Марина БАЛУЕВА

 

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 2022

 

ДЕНЬГИ НА ВЕТЕР

Стеклянные двери офиса бесшумно разъехались при моём приближении. Охранник в тёмной амуниции сурово указал на рамку, которую я благополучно миновал, выложив из кармана телефон и ключи. Прохладный кондиционированный воздух нёс облегчение после уличной жары.

― Александра Георгиевна ждёт вас, ― сказала милая девушка, сверившись предварительно с компьютером за стойкой ресепшн. У неё была кукольная внешность и тоненький слабый голосок. Издание, в котором я трудился пока вне штата, поручило мне интервью с топ-менеджером и частично владелицей промышленного бренда, набирающего известность. Это должен был быть рекламный материал. Скрытая реклама под видом актуального интервью. Хорошо оплаченная клиентом. Я как внештатный сотрудник не мог рассчитывать на значительный гонорар, но редактор намекнула, что в случае удачи открою себе двери к получению постоянной работы. То же сказал и мой бывший одноклассник Лёшка Смагин, который успешно писал такие тексты уже не первый год. Собственно, это он меня и рекомендовал сюда. «Работёнка не бей лежачего, вписывайся, старик, сколько можно жить в нищете», ― сказал он и снисходительно похлопал меня по плечу. Лёшка в школе едва перебивался тройками, да и русским языком не блистал, помнится. А тут пошёл в гору. Купил однушку в новом комплексе и новенький красный Рено. Я согласился. Аспирантской стипендии едва хватало на жизнь, и диссертация о роли Великого Новгорода в Ганзейском торговом союзе была под угрозой, так как грант на исследования не дали ввиду неясности практической пользы. Я чувствовал, что ещё немного, и брошу научные занятия. Лёшкино предложение о подработке пришлось очень кстати.

И вот я в кабинете Александры Георгиевны Ивановой, директора фирмы «Эдельвейс», мы ведём неспешную осторожную беседу.

― А как вы думаете, если приходится управлять двумя тысячами людей, чувство ответственности за них намного сильнее, чем если руководить… ну, небольшим коллективом? ― Александра Георгиевна поправляет причёску, секундным проблеском являя сахарный ряд безупречных зубов. Ловлю себя на подсчёте, во сколько ей обошлись услуги стоматолога. Часто в последнее время приходится переводить язык вещей в цифры.

Моя героиня, успешная, как принято теперь говорить, женщина лет пятидесяти в элегантном светлом костюме, немного грузноватая, но ещё вполне сохранившая фигуру, с первых слов словно парализовала мою волю, и я никак уже не мог отделаться от её странного влияния на меня. Уже не было возможности анализировать механизм этого влияния. Вопросы застревали в горле. Мне хотелось улыбаться вместе с ней и поддакивать каждому слову, и от этого было не по себе. От смешанного чувства то ли восхищения, то ли тревоги.

― Если меня попрекают дороговизной продукта, первое, что я спрашиваю в ответ — как думаете что?

Я помотал головой, давая понять, что даже не представляю что, и собеседница продолжила: «Я первым делом спрашиваю: а сколько мне для снижения себестоимости придётся уволить людей? Я не могу не думать о людях».

― Ну можно же как-то… ― я помахал рукой в воздухе, чувствуя собственное ничтожество под её холодеющим взглядом, ― сменить поставщиков сырья. Или там логистика, реклама и… ― слов мне не хватило.

― Разумеется, ― сказала она после паузы спокойно и с расстановкой. ― Увольнения — это крайняя мера после того, как предприняты остальные. Вы правда советуете сократить расходы на рекламу, я правильно вас поняла?

Что-то сломалось между нами. Что я сказал не так?

Я перевёл взгляд на большое панно за спиной, изображавшее жнецов в золотом поле — репродукция известной картины Ван Гога, — название ускользало из памяти. Чуть левее в углу висела расписная икона-новодел в позолоченной затейливой раме, какие нынче покупают и вешают на видное место высокопоставленные государственные служащие и успешные бизнесмены.

Материнские интонации в голосе Александры Георгиевны внушали уважение. Я уже знал, что моя визави ― победитель конкурса «Деловая женщина года», в котором участвовали бизнес-леди всей страны, что ей покровительствует известная дама в правительстве, что Александра Георгиевна работала какое-то время за границей, где при посольстве курировала переговоры по отрасли, потом вернулась на родину, чтобы возглавить этот проект, и успешно ведёт дела уже второй десяток лет. Этот бренд далеко не первый в её послужном списке. Роскошное офисное здание управляемой ею фирмы время от времени посещают первые лица государства, на корпоративах фирмы поют знаменитые эстрадные певцы, а сотрудники компании регулярно принимают участие и побеждают во всевозможных конкурсах. Например, «молодой специалист года» или что-то в этом роде.

― Увольнять людей непросто, знаете ли… ― она задумалась на минуту. ― Для этого нужны особые качества, ― голубые глаза опять похолодели.

― Например? ― сказал я, но нас прервали.

В дверь протиснулся, как-то втёк внутрь кабинета невзрачный мужчина невысокого роста с лысиной и в очках, лет шестидесяти. В руке он держал гигантский букет чайных роз, изысканно завернутый в полупрозрачную бумагу кремового оттенка.

― Здравствуйте, Евгений Петрович, ― любезно, но вполне бесстрастно произнесла Александра Георгиевна. ― Что-то хотели сказать?

― Дорогая Александра Георгиевна… ― он немного задыхался и говорил с паузами. ― Поздравляю вас с наступающим Днём физкультурника, помня вашу первую специальность и любовь к движению, динамике, и как много вы сделали для всех нас…

― Достаточно, Евгений Петрович, не захваливайте меня, я всего лишь когда-то была учительницей физкультуры в деревенской школе и давно забыла об этом. Ещё вспомните о комсомоле, древность какая, ― воркующим голосом сказала Иванова. ― Уже освоились на новом месте?

― Да, освоился… хотел только попросить…

― Зайдите позднее, перетолкуем, — прервала его Иванова. ― Нина, принесите вазу! ― крикнула она кому-то за боковой стеклянной дверью, где за стеклянной же стеной сидели секретари и референты.

Евгений Петрович, на лбу у которого блестела уже испарина, пятясь боком, удалился из кабинета.

― Так о чём мы говорили? ― продолжила Иванова, когда дверь за Евгением Петровичем закрылась, а Нина, расторопная блондинка приятной наружности, принесла прозрачную вазу с водой и установила в неё букет. На лице у Нины не отражалось никаких эмоций.

― О том, что увольнять нелегко, и примеры, ― пролепетал я.

― Ах да, вот вам пример, ― она махнула рукой в сторону закрывшейся двери. ― Сорок лет проработал человек по нашему профилю, химик, бесценный специалист, но уже, знаете ли, не успевает за всеми, не под силу ему интенсивный труд, не может долго оставаться на работе. Неустойчив к стрессу, ну вы понимаете, — она взмахнула рукой с затейливо изукрашенными ногтями. ― Надо увольнять, но моё сердце не камень. Один воспитывает внучку. Пришлось перевести на другую должность, заработок ниже, да к пенсии любая добавка хороша, а пенсия у него на подходе, год или два осталось. И, к тому же, он всегда может продолжать давать советы и консультации, чувствуя при этом свою значимость. Мы не потеряли таким образом консультанта. Не то чтобы без него не обошлись, но… это было бы трудно. А так и фирме удобно, и ему приятно. Это очень важно.

Мне показалось, что внутри у неё потеплело. Ей явно нравилось играть положительную роль в жизни людей.

― Давайте поговорим о продажах, ― перевёл я разговор с несчастного Евгения Петровича на более близкую к рекламным целям тему. ― В этом году они снизились. Надо как-то подать эти факты. Или обойти их, ― я знал, что продукция фирмы «Эдельвейс» уступает зарубежным аналогам, приходит много жалоб, а это не очень хорошо для рекламы, надо было придумать, как это нивелировать, спрятать, или ― если получится ― преподнести в качестве положительного явления.

Голубые глаза потемнели и ещё более похолодели, лицо, лишь секунду назад улыбчивое и подвижное, превратилось в маску любезности.

― Вы ещё слишком молоды, извините, и вам, возможно, не представить, как много значит трудовая дисциплина. А она постоянно хромает. Очень много сведений о правах и очень мало понятий об обязанностях. Приходится увольнять.

― Вы говорили ― это трудно.

― Приходится, ― в голосе послышалась непреклонность. ― Собственно, есть приёмы. Я никогда напрямую не говорю: вы мне не подходите. Я просто создаю человеку… м-м-м… ― она задумалась на секунду, ― некомфортную обстановку на рабочем месте, и он увольняется сам.

Я хотел переспросить, что это за приёмы в деталях, привести примеры. Мне в самом деле стало интересно, но собеседница взяла инициативу разговора в свои руки.

― Давайте лучше поговорим о расширении производства. В прошлом году мы поглотили фирму «Лютик brothers». Они проводили ребрендинг и реконструкцию. Немного просчитались. Тут мы подоспели вовремя и купили всё.

Она с восторгом засмеялась, как от детской шутки.

― Я всегда найду, где кредитоваться. У меня знакомые высоко, мне не откажешь, ― она закатила глаза. ― А технологии удалось приобрести в прошлом году просто по дешевке. И мы обязательно присоединим к нам «Дары природы» и «Безопасную косметику». Обязательно. По моим сведениям, у них трудные времена сейчас. Инвестиции при моих связях вообще не проблема, ― она опять ворковала и светилась обворожительной улыбкой.

― К сожалению, это не стоит упоминать в рекламном тексте… ― начал я.

― Ну почему же? ― искренне удивилась Александра Георгиевна, поправляя пышно взбитые волосы цвета платины.

В этот момент дверь опять открылась, и в кабинет зашёл молодой плечистый мужчина в тонком свитере, обтягивающем выпуклую мускулатуру. И слегка небритыми щеками. Он склонился к Александре Георгиевне, что-то прошептал ей на ухо, потом поцеловал ей протянутую руку своими красивыми губами.

― Ну ладно, ― сказала ему Александра Георгиевна, слегка, как мне показалось, смутившись, и щеки её зарумянились. ― Только ненадолго и всё отработать по времени. Да, ― она сделала паузу, ― и кабинет Простакова можно занимать, ему уже сказано освободить.

― Благодарю, ― поклонился красавчик, сверкнув на босс-леди тёмными круглыми глазами и скрылся за дверью.

― Так, о чём мы?.. ― вернулась к реальности Александра Георгиевна после минутного мечтательного транса.

― О том, что в рекламе не стоит говорить об инвесторах, покупателю это не интересно.

― Нет, почему же, ― голосом, не терпящим возражений, отрезала моя собеседница. ― Покупателю всё интересно, всё, и прошу вас это вставить. Мы платим деньги.

«Деньги на ветер», — чуть не вырвалось у меня, но я смолчал.

Из-за стеклянной двери показалась эффектная блондинка Нина и молча, без выражения на лице, положила перед Александрой Георгиевной лист бумаги.

― Как — сейчас?! ― вскричала Александра Георгиевна. ― Как прямо сейчас! Решил уволиться? Да кто он такой, что он себе позволяет?! ― она неожиданно вышла из себя. ― А проект, без него ведь не закончить проект. Какая безответственность! Мне говорили, что с этим Простаковым намучаюсь, но я хотела… он ведь специалист своего дела, хотелось как лучше. Подумаешь, перевели из отдельного кабинета в общий. Разве можно дело бросать из-за таких пустяков! Дело должно быть на первом месте!

― Ну и пусть катится, ― вдруг решила она после минутной паузы, ― не буду перед ним ползать на коленках, ― она нервным росчерком подписала документ. ― Передайте в расчётный отдел, ― она протянула бумагу Нине.

― Вот видите пример, ― обернулась она ко мне. ― Никакой ответственности. Уходит, не закончив работу. Ему, видите ли, не понравилось, что попросили подождать с повышением зарплаты. Я деньги не печатаю, между прочим. Ещё, видите ли, попросили потесниться и уступить кабинет. Скажите, пожалуйста, какое отношение имеет отдельный кабинет к ответственности и деловым качествам?

― Никакого, ― пробормотал я, закивав головой.

Выйдя из офиса фирмы «Эдельвейс», я зашёл в ближайшую кофейню, чтобы перевести дух, собраться с мыслями. На карточке у меня ещё было немного денег, как раз на чашку кофе и дорогу домой. Материала для рекламы было маловато, да и заплатить мне за него не обещали. Так, смутные перспективы. И дезодоранты «Эдельвейс» так себе, если честно. Вряд ли что получится. Досадно. Но почему-то к досаде примешивалось чувство облегчения. Я взял телефон.

― Лёха, что-то не получается, нет материала, ― начал я.

― Старикан, ты чудак, ― сказал Лёха. На заднем фоне в трубке слышался женский смех и звуки джаза. ― Всегда же были отличные сочинения. Скидывай мне на почту всю запись, я за час сбацаю материал, но уж извини — от своего имени, и гонорар получу сам, ты меня подводишь, ― трубка отключилась.

В огромные окна кафе светило слепящее августовское солнце.

 

 

 

С ЧИСТОГО ЛИСТА

Мигающие холодные лампы под потолком освещали скудную обстановку отделения. Несмотря на недавно сделанный ремонт, покраску стен и установку дешёвых стружечных панелей, всё здесь казалось грязноватым, убогим и отмеченным несчастьем. Сами сотрудники отделения имели такие же бледные одутловатые лица, как и те, над кем они имели узаконенную власть.

Когда его привели сюда, патрульный сначала о чём-то вполголоса переговаривался с дежурной, молодой женщиной в форменной рубашке, с ярко-рыжими волосами, сидящей за высоким барьером. На минуту это напомнило ресепшн отеля и вызвало невольную улыбку. Рядом в стороне на скамье сидели в напряжённых позах два человека, по смуглой коже и скуластым лицам уроженцы восточных республик, скорее всего, задержанные за отсутствие регистрации в городе. Гастарбайтеры, как он мысленно обозначил их, с удивлением разглядывали его и явно прислушивались к разговору за стойкой.

— Гражданин, пройдёмте, — другая женщина в форме, которая представилась сержантом Еремеевой, провела его в маленькую комнату на том же первом этаже. Здесь стоял серый громоздкий сейф и стол с двумя стульями по противоположным сторонам. Освещалось всё тем же голубоватым дрожащим светом, который почему-то называется «дневным».

— Составим протокол,— сержант Еремеева посмотрела на него строго.

Он пожал плечами.

После формальностей: фамилии, имени, отчества и даты рождения, которые сержант Еремеева занесла в желтоватый бланк на столе, она спросила:

— Что вы делали в это время в том месте, где вас задержали?

— Стоял, — спокойно ответил он, пожав плечами.

— Вы не просто стояли, — возразила женщина в форме, — вы стояли с определённой целью.

— С какой? — спросил он.

— Это я вас спрашиваю, — она подчеркнула интонацией местоимение «я».

— А если я стоял без цели?

— Не говорите ерунду, — отрезала Еремеева, — чем быстрее вы всё расскажете, тем быстрее выйдете отсюда. Запишу: «стоял с целью привлечь к себе внимание».

— Не пойдёт,— сказал он, — я вам такого не говорил, и подписывать такой протокол не буду. Это ваши слова и ваши выводы о целях моего стояния. И если вы считаете, что привлекать внимание людей на улице является нарушением общественного порядка, приведите статьи закона.

— Конечно, вы нарушали общественный порядок, вокруг вас образовалась группа людей, они мешали проходу граждан… — на руке Еремеевой с облезлым тёмно-красным маникюром блестело крупное обручальное кольцо, глаза на усталом, но всё ещё миловидном лице были большими и голубыми, как у куклы.

— Там было достаточно места для всех, я никому не мешал. Люди шли беспрепятственно по своим делам. Некоторые останавливались. В чём нарушение?

Она в упор посмотрела на него. Под глазами темнели круги, но на лице появилась усмешка.

— К нам уже поступило заявление от гражданина, которому вы мешали проходить по улице…

— Покажите мне этого гражданина.

— Это конфиденциальная информация, мы защищаем права этого гражданина, ведь вы, возможно, станете ему мстить.

В этот момент телефон рядом с ней зазвонил.

— Да, — сказала она, прижимая мобильник к уху, — я на работе и приду поздно, сегодня не получится, говори быстро и по делу… хорошо… хорошо… да, скажи бабушке, чтобы разогрела тебе суп... молодец… пока.

— Итак, — вернулась она к разговору, — я запишу, что вы стояли с намерением привлечь к себе внимание, мешая проходу граждан и создавая скопление людей, запрещенное ввиду… э-э-э… эпидемиологической обстановки.

Она принялась водить ручкой по бумаге.

— А я не подпишусь под этим протоколом, и если вы станете приписывать мне то, чего я не говорил, то перестану говорить совсем, воспользуюсь Конституцией.

Сержант Еремеева зачеркнула написанное и посмотрела на него прямо:

— Конституцией? Хорошо, тогда ответьте, за что вы так не любите нашу страну?

— Я? Кто вам сказал, что я её не люблю?

— Это следует из ваших поступков.

— Из того, что я стоял, как вам показалось, привлекая внимание? Следует, что я не люблю Родину? Вы серьёзно?

— Вы стояли с плакатом. Не издевайтесь, — голос у нее зазвенел.

— С каким плакатом? Что на нём было написано?

— Ничего. На нём ничего не было написано, — губы её кривились. — Вы думаете, я не понимаю, что значит такой плакат?! — она уже кричала. — Издеваетесь? Держите меня за дурочку?! — Лицо Еремеевой покраснело.

— Нет, что вы, помилуйте, с чего вы это взяли?

— Хотите сказать, что в нашей стране нет свободы слова? Вы это хотите сказать, да?!

Он молчал.

— Да вы клевещете на нашу страну, вы дискредитируете её, вы… вы опасный враг!

В этот момент в коридоре послышался тяжелый топот множества ног, и в приоткрытую дверь дознавательной комнаты стало видно, как несколько полицейских ведут, а точнее волокут мужчину, который судя по всему в стельку пьян, потому что кричал не совсем членораздельно: «Не трогайте меня, не трогайте, менты позорные! А-а-а-а-а!»

— Иди-иди! — подталкивали его полицейские, судя по всему патрульные. На шапках у них искрился снег. Топот удалился, но вопли еще некоторое время доносились из глубины коридора.

— Итак, вернемся к нашему разговору, — ледяным тоном продолжила Еремеева. — За что вы не любите нашу Родину? Она дала вам всё — квартиру, — сержант приготовилась перечислять.

— На квартиру я заработал сам.

— Неважно, вам дали возможность заработать, — отмахнулась Еремеева, — вам дали образование, профессию, вы стали учителем… какого предмета?..

— Истории, обществознания и права, — в который раз за сегодня повторил он усталым голосом.

— Вот! — с торжеством повторила Еремеева. — Вы стали учителем целых трёх предметов, и получаете зарплату, всё это дала вам Родина, Вы работаете в тепле, в чистоте, а ведь сколько людей работают на холоде и в грязи, но вы этого не цените. Всё это дала вам Родина, а вы с ней так поступаете, пожилой человек интеллигентного вида стоите с чистым листом посреди улицы и что-то там умничаете. Вы — враг!

— Если вы собираетесь занести всё это в протокол, то я такой протокол не подпишу, воспользуюсь правом, которое мне даёт Конституция.

— Да пожалуйста — пользуйтесь, — сказала сержант Еремеева и порвала бумаги, над которыми трудилась сама всё это время. — Пишите сами что хотите.

Она протянула ему лист бумаги.

Он взял ручку и коротко написал, что такого-то числа в такое-то время на таком-то месте был задержан без объяснения причин и доставлен в отделение полиции. Сделал росчерк внизу, чтобы нельзя было ничего дописать ниже.

Еремеева прочитала написанное.

— То, что вы написали, — сказала она, — ничего не значит, у нас на вас уже много материала: и заявлений граждан, и видеоматериалов. Так что дожидайтесь суда.

Он вышел из отделения. Валил плотный рыхлый снег, приглушая все городские звуки. Сквозь пелену снега едва пробивался свет уличных фонарей. Людей на улицах было немного. Он брёл, сам не зная куда. На Невском проспекте освещение было ярче, и там уже двигались толпы пешеходов, с трудом переставляя ноги в пышном, быстро чернеющем снегу.

Под фонарём на углу Садовой и Невского, напротив Публичной библиотеки стоял сине-белый автозак.

 

 

 
html counter