Дарья ТОЛКАЧЕВА (г.Франкфурт-на-Майне, Германия) ОН И ОНА

—  Что ты еще от меня хочешь? — кричал Он. — Я стал заниматься делом, которое ненавижу! Я добился успеха, денег, чтобы тебя обеспечивать, как ты того и хотела. Но  тебе  мало… ты хочешь, чтобы я и весь мир вертелись вокруг тебя!!!

На последних словах он взял вазу и бросил ее в стену их спальни.

Она испугалась, поскольку никогда не видела его в таком состоянии. Инстинкт самосохранения говорил Ей, что не надо с ним сейчас спорить, но… его слова были так несправедливы. Ведь она так хотела, чтобы в нарисованном ею мире они оба были счастливы.

— Да как ты можешь так говорить! Я тебя ни к чему никогда не принуждала! Ты сам согласился, что так будет лучше. В конце концов, ты же мужчина, ты должен обеспечивать семью! — сказала она, начав шепотом и закончив визгом.

Он подошел к ней вплотную и прижал к стене, при этом его руки сжали ее горло.

— Мужчина, говоришь. Так знай, любимая, с тобой я уже забыл, что это означает, — зловещим шепотом сказал он, прижимая Ее к стене.

— От.. пусс.. ти, идиот, — просвистела она, судорожно пытаясь отцепить его руки от своей шеи.

Еще раз посмотрев на нее долгим, ненавидящим взглядом, он отпустил свои руки.

— Ты не стоишь того, чтобы ради тебя идти на преступление, — сказал Он, наблюдаю за тем, как Она медленно спустилась по стене, массируя шею.

Трудно поверить, что эти двое в свое время безумно любили друг друга.

* * *

— Здравствуйте. Я прочитала, что вы ищете натурщицу, — сказала молоденькая худенькая девочка  лет шестнадцати с весьма серьезным для своего возраста выражением лица.

Он сразу представил, как в его мастерскую врываются разгневанные родители с милицией и обвиняют в совращении несовершеннолетней. От этой мысли у него пробежала дрожь, и пришлось зажмуриться, чтобы прогнать это видение.

— А сколько вам лет, позвольте спросить?

— Мне девятнадцать. Совершеннолетняя, — не моргнув глазом, ответила Она. На секунду ему даже показалось, что Она слегка усмехнулась, произнося эти слова.

— А-а-а… хорошо. А почему вас заинтересовала эта хм… профессия? — спросил Он с интересом.

— Я считаю, что скульптура — это великое искусство. К сожалению, у меня нет к этому способностей. Но я хочу быть причастна к этому хотя бы немного, — опять спокойно объяснила Она.

— Понятно. Вы в курсе, что я в основном леплю обнаженные тела? — спросил Он, пытаясь выяснить, насколько храбра эта девочка.

— Да, я в курсе, — ответила Она, нисколько не покраснев.

Он скептически поднял бровь и откровенно оглядел этого тощего воробышка, одетого в какую то форму, уж больно похожую на школьную. И сразу в его мыслях возник образ истощенной крестьянки с протянутой рукой и демонстрирующей свои тощие ребра для большей правдоподобности своей нищеты и изнеможения. Хм-м… интересная бы получилась скульптура.

Прошел год.

— Нет, не так, подожди, — сказал он, подходя к ней. — Ты изображаешь негу, истому, наслаждение. Все твое тело должно это излучать. Чем больше правдоподобия я вижу в тебе, тем живее будет выглядеть конечный продукт.

Она лежала на кушетке, слегка прикрытая шелковой простынею.  Полдня в сырой мастерской надо было изображать страсть. «Посмотрела бы я на него, как бы он изображал сладострастие в таких условиях», — зло думала она, постукивая зубами.

— Ты должна чувствовать эту сцену, представлять себя куртизанкой в эту эпоху. Ты должна излучать… — продолжал он поучение.

— Ну, так помогите же мне прочувствовать всю эту негу! А то стоите тут и разглагольствуете, как на лекции, — выпалила она раздраженно. Через секунду она поняла, что сказала. И это ее совсем не смутило. Действительно, как она может показывать сладострастие в каких бы то ни было условиях, если она никогда его не испытывала. Она также прекрасно знала, почему она пришла в эту мастерскую. Скульптура Ей, конечно, очень нравилась, но скульптор ей нравился гораздо больше. Будучи из того типа женщин, которые не ждали у моря погоды, она сразу взяла быка за рога.

— Прошу прощения? — спросил он медленно.

— Я, конечно, понимаю, о чем вы говорите. Вот тут только одна проблема – я не могу излучать того, чего не чувствую, – сказала она, поворачиваясь.

— И что же вы от меня хотите? — спросил он, подыгрывая ей.

— Помощи. Впрочем, давайте я вам лучше сама покажу, — сказала она.

Она медленно подошла к нему.

О времена, о нравы!  Впрочем, кто сказал, что женщины только в современном мире стали сами проявлять инициативу? Женщины ведь также охотницы, и для своих стратегических целей они с легкостью могут притвориться невинной добычей.

Прошло два года.

— Почему бы тебе не попробовать себя в какой-то другой области, — медленно сказала она, перебирая его кудри.

— Что ты имеешь в виду? – спросил Он.

— Ты, конечно, гениальный скульптор, тут сомнений нет. Вот только ценителей этого искусства не так уж много. Вернее сказать, ценители есть, вот только материально на тебе это никак не сказывается, — осторожно сказала она.

Надо отметить, что эта идея пришла ей в голову не случайно. Она давно думала, как ввести его в свое общество и поднять на соответствующий ей материальный уровень. Будучи единственным ребенком в семье, в котором родители и души не чаяли, она могла позволить себе быть капризной и своенравной. Со временем она поняла, что не хочет торчать все время в сырой мастерской и позировать, стуча зубами. Ей хотелось того, что могли предложить другие поклонники — рестораны, поездки, подарки. То, чего Он не мог ей предложить, а шалаш ее устраивал все меньше и меньше. Она осознавала, что у него действительно талант, но ей не хотелось ждать еще тридцать лет, когда этот талант наконец-то признают. Разумеется, ей ничего не стоило найти богатого поклонника, чтобы удовлетворить все свои материальные потребности. Вот только одна загвоздка — любила она своего скульптора, и отказываться от него она не собиралась. Будучи из того типа женщин, которых преграды не останавливают, она придерживалась принципа — если обстоятельства не позволяют чего-то добиться, тогда надо изменить сами обстоятельства.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он также осторожно. Разговор перешел в то русло, какое может создать обстановка, когда два зверя обнаружили друг друга и начинают осторожно принюхиваться и маневрировать вокруг друг друга, пытаясь выяснить, что можно ожидать от оппонента.

— Ничего особенного. Мне просто кажется, что это несправедливо, что твой талант материально не оценивают. Все спрашивают, приглашают, а в итоге почти не покупают, — продолжила она свою игру.

— Я не делаю произведения для местного потребления. Я не конвейер. Мои произведения уникальны и только в одном экземпляре, — начал защищаться он.

О, женщина! Какое же коварное ты существо. Стоит жертве пустить первую кровь, так ты не остановишься, пока не выпотрошишь тушу до последнего.

— Я знаю это. Просто в итоге тебе приходится продавать свои произведения за бесценок. Ты пойми, я тебя ни в коем случае не осуждаю, я восхищаюсь твоим искусством. Я просто считаю, что все это несправедливо, — продолжила она.

Когда пошла первая кровь, жертву еще надо держать. Необходим последний мертвый захват.

— Ну и что же ты предлагаешь? — спросил он раздраженно.

А вот и он — мертвый захват. Трепыхаясь, жертва сама завела себя в мертвую петлю.

Конечно, предложить ей было что. Детальный план, рассчитанный до мелочей. Такой, против какого, как говорится, не попрешь.

Прошло пять лет

— Все, теперь ты  выглядишь идеально. Поправь немного волосы, и можем идти, — сказала Она, рассматривая его в зеркале.

За эти годы Она изменилась как внутренне, так и внешне. Воробушек превратился в орлицу: гордую, красивую, уверенную в себе птицу высокого полета.

Он тоже изменился. Из вольного орла он превратился в охотничьего сокола — прирученную птицу. Нет былой свободы полета, потому что крылья уже подрезаны. Осталась только тоска по прошлой свободе.

Он занялся банковским делом. Ее отец был владельцем одного большого банка. Одно заветное словечко от любимой дочери, и зять стал быстро преуспевающим банковским служащим, менеджером, и итоге руководителем. Он стал ходить на собрания, презентации и конференции. Он вошел в так называемое высшее общество. Рядом с Ней.  Оказавшись в этой сливочной верхушке, он понимал, что это не его ниша. Оказавшись на золотой горе, Он потерял себя и Ее.

Он смотрел на Нее и не узнавал  —  такая родная и такая чужая. Он смотрел на себя, такого лощеного денди, одетого с иголочки; дорогие аксессуары и эксклюзивный парфюм, он был противен сам себе.

«Прямо как пудель», — подумал он. Опять эти вечеринки, те же противные лица. Старики-банкиры со вставными зубами или их отпрыски, закончившие Гарвард или Оксфорд  с самоуверенными лицами и манерными повадками.  Их жены, подруги, сестры. Женщины тут и там, с жаждой бросающиеся на новый кусок свежего мяса с запахом тестостерона. И Она… гордая львица, заставляющая эту публику играть так, как того хочет Она, при этом отдаваясь ей сама. Постоянный, и взаимовыгодный обмен. Он хорошо играл свою роль. Она же жила этой игрой.

* * *

— От..пусс..ти, идиот, — просвистела она, судорожно пытаясь отцепить его руки от своей шеи.

Еще раз посмотрев на нее долгим, ненавидящим взглядом, он отпустил свои руки.

— Ты не стоишь того, чтобы ради тебя идти на преступление, — сказал Он, наблюдаю за тем, как она медленно спустилась по стене, массируя шею.

Она не видела ничего плохого в том, чтобы немного пофлиртовать с нужными людьми. Он же считал недопустимым, чтобы его жену лапал какой-то мужчина, неважно — дворник это или банкир. Впрочем, эта сцена  была лишь последней каплей давно уже переполненной чаши.

Он ушел, ничего не взяв с собой. Он ушел и даже не оглянулся. Она осталась одна среди всего накопленного богатства. Она смотрела на дверь, надеясь увидеть, как ручка повернется и войдет Он.

Прошла неделя.

Она продолжала смотреть на ручку двери. Сначала ей казалось, что все это недоразумение, и что Он обязательно вернется, как только остынет. Спустя пару дней Она уже не знала что делать. Он не отвечал на телефон, вернее его телефон вообще не работал. И что было самым ужасным, Она понятия не имела, куда Он мог пойти. В последние пару лет Она не сильно интересовалась, где он проводит свободное время. Но ведь Она была слишком занята, организовывая их совместное будущее!

Квартира казалась пустой, холодной и мрачной. Люстры светили, как тусклые блики в подземном царстве. За окном погода была подстать обстановке  — серость, слякоть и пустынные улицы.

Осознав, что Он больше не позвонит, Она тоже отключила свой телефон. Постоянные звонки с приглашениями на вечеринки лишь сыпали соль на рану и казались какой-то издевкой и насмешкой в сложившейся ситуации.

Через пару дней Она поняла, что если так продолжится дальше, то Она просто погибнет. Надежда, что Он вернется, теперь казалась призрачной. В ее памяти всплывали обрывки Его фраз, в которых Он упоминал свое отношение к работе, окружении, деньгах. Весьма циничные и саркастичные высказывания, которым Она не придавала значения. Ничего, стерпится со временем. Только вот Его терпение оказалось не безграничным.

Удивительно — надо было потерять человека, чтобы начать придавать значение его словам и желаниям. Удивительно, как любим мы хлестать себя по щекам, когда по своей же воле теряем возможность что-либо поменять.

Она понимала, что ничего уже поменять не сможет – время было упущено. Что Ей оставалось делать? Анализировать, и прежде всего саму себя. Он, конечно, тоже был не ангел и, как говорится, в разрыве всегда виноваты оба. Но сваливать вину на другого — это самое простое и ничтожное, что можно сделать. Понять свои ошибки, признать и исправить поведение — это уже вызов. Нет необходимости пенять и обвинять себя во всех грехах — самобичевание является методом мазохистов. Анализ своего поведения и ошибок с холодной беспристрастностью — очень сложное задание, ведь не всем нравится, что они находят в себе в результате этого анализа.

Впрочем, у нее было достаточно времени, чтобы пойти по самому сложному пути.

Прошло две недели.

Она наконец-то решила покончить со своим затворничеством и выйти на улицу.

Сначала она ходила бесцельно вдоль центральных улиц, думая, что отвлечется на новые коллекции в витринах магазинов. Но платья и украшения никак не поднимали настроение. Толпа людей, суета вокруг только раздражала. Она решила выйти на тихие, узкие улочки старой части города.

Идя по старой брусчатке, она почувствовала себя легче и уютнее. Все-таки Старый Город имеет свою особую атмосферу, да и людей здесь не так много. Она стала с интересом заглядывать в маленькие магазинчики, которые стояли здесь испокон века и передавались по наследству. Она перекусила в маленькой семейной кондитерской, где каждое пирожное делается буквально с материнской заботой.  Выйдя из кондитерской, Она увидела на другой стороне улицы маленький магазин с красками и другими принадлежностями для рисования. Как по какому-то наитию, она перешла дорогу и зашла в магазин. В нос сразу ударил запах красок и какой-то странный запах старого дерева. Она начала пересматривать краски, холсты, карандаши. Странно, ведь Она совсем забыла, как любила раньше рисовать. Она даже рисовала раньше для Него наброски для будущих скульптур. Она стала методично перебирать холсты, прощупывая толщину и текстуру. Потом в ход пошли кисточки и краски. Она так вошла в антураж, что и не заметила, как прошел час и у нее в руках были целых два пакета с покупками.

«Другая бы женщина купила себе новые туфли или платье, а я — столько красок и холстов, что мне в пору дома все обои переклеить и покрасить», — подумала Она, и тут же громко рассмеялась.

Проявление или возращение чувства юмора — первый шаг к выздоровлению.

Она очень спешила домой, поскольку Ей не терпелось начать рисовать. Придя домой, не переодеваясь, она засучила рукава и приготовила холст. Она точно не знала, что она хотела нарисовать. Просто хотелось почувствовать, как кисть наносит краску на бумагу. Это скольжение, немного едкий запах красок и легкое шуршание бумаги.

Рука сама по себе начала вырисовывать пейзаж. Море после грозы. Ей всегда нравились морские пейзажи. Море ведь очень многоликое — спокойное, бушующее, покрытое рябью, утреннее, вечернее. Она рисовала море после только что закончившейся грозы — она еще штормило, но не так грозно, на небе еще стояли грозовые тучи, но через них пробивался лучик света.  Именно этот лучик света и был главным акцентом в этом пейзаже. Она интуитивно знала, что надо было передать в этой картине — один маленький лучик света, который пробивается через тяжелые грозовые тучи и падает на бушующее волны. Маленький лучик надежды. Надежды, что после бури будет опять свет.

Она рисовала этот пейзаж остаток дня и всю ночь.  Она не смогла себя заставить прерваться даже на сон. Ей казалась, что эту картину ей надо закончить во что бы то ни стало. Она закончила на рассвете и только тогда поняла, насколько сильно устала. Едва дойдя до кровати, она упала и сразу заснула. Она спала всего несколько часов, но очень крепко. И снились ей только две вещи: море и Он.

Когда она проснулась, то почувствовала себя в первый раз хорошо за последние недели.  Нарисовав пейзаж, она как будто выплеснула всю свою тоску и горечь на холст.  Она почувствовала себя лучше, но ее не потянуло обратно в прежний ритм жизни: тусовки, покупки, связи. Вместо этого, ее опять потянуло к холстам и краскам. Она начала рисовать другой морской пейзаж. На этот раз она рисовала кусочек пустынного пляжа, бирюзовое море и яркое солнце. Точно, как Она видела во сне. Закончив картину поздно вечером, Она осознала, что этот пейзаж ей до боли знаком. Один из островов Греции, где они провели медовый месяц. У Его друга там был простой домик на пляже, который он отдал им на время.  Там, за неимением материала, Он лепил фигуры из песка. В основном русалок, прототипом которых была Она. Она рисовала карандашом его портрет, когда Он заканчивал обрабатывать фигуры уже без ее участия. Только море, Он и Она.

Ее как будто осенило — Она должна туда снова поехать. Не давая себе задуматься о деталях, она быстро заказала билет по баснословной цене с несколькими пересадками. На следующее утро Она была уже в аэропорту с одной лишь сумкой за плечом. Ей понадобился еще один день, чтобы добраться до острова. Все это время Она пребывала как во сне, и, только ступив на пляж и увидев отплывающий катер, Она осознала, что Она, наверное, здесь совсем одна, что у нее нет ключей от дома, да и еду на остров надо привозить с собой.

Тем не менее, Она решила, что будет решать проблемы по мере их поступления. Она взяла шлепанцы в руки и пошла по мягкому, теплому песку. Было раннее утро, и песок еще не успел нагреться, а вода была прохладной, свежей и кристально чистой. Наслаждаясь забытыми ощущениями, Она медленно пошла к домику.

Подойдя к домику, она увидела, что дверь немного приоткрыта и обрадовалась — первая проблема отпала, на песке спать не придется. Она тихонько приоткрыла дверь и ощутила знакомый запах мраморной крошки. Она потрясенно замерла на пороге. Неужели? Он? Она медленно прошла в основную комнату и увидела целую мастерскую. Блоки мрамора, куски и инструменты. Но что потрясло ее больше всего – это была готовая статуя посредине комнаты. Статуя Дианы-охотницы… с ее чертами лица. Богиня была запечатлена в момент охоты — с луком и колчаном стрел. И, тем не менее, несмотря на напряженную позу статуи, богиня выглядела весьма эротично: короткая туника, открывающая безупречные длинные ноги, полная грудь, выскальзывающая из под туники, и растрепавшиеся волосы. Она медленно подошла к фигуре, которая была аккурат в человеческий рост, и изумленно посмотрела на своего двойника.

— Нравится? — услышала Она голос за спиной.

— Я потрясена, – медленно произнесла Она, боясь поворачиваться. – Она как живая, кажется, что вот-вот и стрела сорвется и полетит из лука, — продолжила  Она.

— Ну, это вряд ли, — усмехнулся Он и подошел с другой стороны статуи.

Он так изменился за последний месяц, сразу подумала Она. Небрежность в одежде, небритость и мускусный запах с примесью пота придавали ему мужественную ауру.

— Художнику очень трудно изобразить то, чего он не чувствует или не чувствовал. Так же как и натурщице, — медленно продолжил Он, проводя по-хозяйски ладонью по полуобнаженному телу своего творения.

У нее буквально комок застрял в горле. Здесь была совершенно другая атмосфера и полностью его территория.

Он медленно подошел сзади нее, и Она могла почувствовать его дыхание у себя на затылке. И все же Она как примерзла  к полу — не могла ни двинуться, ни сказать ни слова.

Он медленно прикоснулся к ее шее и нежно провел пальцами по руке. Она стояла, и в ее глазах стояли слезы. Он медленно провел ладонью по другой ее руке – Ее слезы медленно стали капать на пол.

— Прости меня, прости… — шептала Она, а его руки продолжали путешествовать по ее телу. Он молчал, а Она шептала как молитву, прося прощения. Она просила прощение не за их ссору, а за то, что отняла у него этот чудесный мир искусства, за то, что не поверила в его талант и предала  их Любовь.

— Мне нужна натурщица, — тихонько сказал он ей, — мне нужна обратно моя натурщица.

— Нет, — так же тихо сказала она, — позволь мне быть твоей Музой.

— Добро пожаловать домой, любимая, — сказал Он и крепко сжал Ее в объятьях.

Свежий бриз моря, теплый луч солнца, запах дерева и мраморной крошки и две половинки, которые опять обрели друга. Искусство и любовь — хрупкие понятия, которые надо беречь, понимать и поощрять.