Dixi

Архив



Cветлана Бердаус (г.Новосибирск)      КАТЯ и Ко

Бердаус

 

     Катя умерла.

     Её сын – алкоголик-уголовник, Человек-наоборот    съел её собак.

     Катя умерла, когда ей было, на мой взгляд, лет семьдесят пять, совсем выжив из ума.

     Во дворе у нас она была своеобразной достопримечательностью. Ничего оригинального – она просто любила мусор. Собирала его под окнами нашего дома. Ходила с палкой, которой ворошила траву и оценивала найденный там мусор на предмет его практичности и надобности. Находку складывала в пакет.

     Эти ежедневные прогулки совершались в сопровождении её дворовых псов. О коих ниже.

     Катины изыскания, разумеется, включали и углубленный поиск в контейнерах. Но конкурентной борьбы с бомжами у неё никогда не было. Бомжи уходили и приходили в наш двор. Катя же (так звал её весь двор) была всегда, какая уж тут конкуренция.

     Вспоминаются времена, когда не было при пятиэтажных домах контейнеров для отходов. По вечерам приезжала мусорная машина, вонючий грузовик, из кабины которого выскакивала шумная бабища (Людка, насколько помню); она взбиралась по железной лестнице, припаянной сзади кузова, и, примостившись у горы отбросов, принимала от нас одно за другим ведра с бытовыми отходами, успевая при этом узнать свежие сплетни о жильцах. Я помню себя за подобным избавлением от мусора в возрасте шести-семи лет, но уже тогда мне эта вечерняя процедура, окрашенная в мрачно-торжественные цвета заката, казалась каким-то ритуалом, обрядом, совершенно таинственным для непосвященных.

     Разобравшись с вереницей ведер, Люда начинала скидывать в кузов машины пакеты с земли  (эти пакеты оставляли жильцы, по бог весть какой причине не явившиеся  вовремя к вечерней мистерии), а также мусор, ожидающий Люду с выходных.

     Так вот, эти оставшиеся мешки с отходами, днём становились жертвой Катиного кладоискательского азарта. Этот азарт затмевал её взор и разум, она не то что после просмотра не завязывала все эти тюки-мешки-пакеты, хуже: всё содержимое вываливалось наземь и обратно уже не возвращалось. Катя выбирала самое лучшее,  прочий мусор, жалкий в своей ненужности, оставался лежать на земле. А по воздуху, вздымаясь и опадая, парили листочки бумаги. Да, туалетной и отнюдь не новой.

     Всё найденное Катя приносила домой, в квартиру на втором этаже нашей пятиэтажной хрущевки.  Сколько себя помню, на палке, прибитой в углу её балкона, висел валенок. Один.  Всегда, в любое время года. Волшебный вопрос: «Зачем?» я даже сама себе не задавала. Ведь это надо только представить себе:  на протяжении двадцати трех лет возвращаться в родительский дом с учебы, работы, свиданий, поднимать взгляд на балкон второго этажа и видеть там валенок, из года в год. Символ дома, возвращения домой…

     Но на самом балконе ничего особенного, судя по всему, не лежало, так как с улицы ничего не было видно. Хотя, может быть, был завален или заставлен весь пол, ведь Катю на балконе никто никогда не видел. А вот окружающие с разных этажей Катину квартиру соседи по подъезду периодически вызывали разные социальные службы, которые вывозили все Катины сокровища, прихватив с собой грызунов. Соседи же потом рассказывали жутики про катакомбы и каналы, прорытые в наваленном до потолка мусоре.

     В свободное от работы времени Катя общалась с соседями, которые, несмотря  на непреодолимые противоречия, относились к ней с должным уровнем понимания и чисто русским всепрощением. Я никогда не слышала и не видела, чтобы кто-то прилюдно и похабно орал на Катю, требуя соблюдения законов человеческого общежития. Никто и никогда.

     Каждую весну она разбивала перед своим подъездом цветник с незабудками.

     Первое появление Кати  в моей памяти очень ярко высвечено. Мне около трех-четырех лет, я гуляю у подъезда и вот, подняв голову, вижу:  навстречу мне идет совсем необычная женщина –  длинная цветастая юбка, темная кофта, в юбку заправленная, темно-красный платок на голове и, конечно, кольца, одно даже с зеленым камнем, а рука с перстами в перстнях  держит длинную палку на манер посоха.  Став постарше, я спрашивала у мамы: «Если Катя бедная (синкретизм детского мышления – если человек побирается, значит бедный), то почему же она не продаст свои золотые перстни?»

     – Они не золотые, а медные, Света, - отвечала мне моя мама.

     Нет, Катя не была цыганкой. Сейчас я охотно считаю её последней шумеркой. На вид что-то болгарско-цыганско-армянское. Но вот содержание – сказочно-таинственное. Я всегда относилась к ней с уважением, которого стеснялась и из-за которого никогда с ней не здоровалась, не желая быть заподозренной в мещанском снисхождении. А ещё я её боялась. Особенно в ее старости, когда она стала напоминать ведьму из советской черно-белой экранизации гоголевского «Вия».

     В последние годы я ценила Катю за сложно объяснимую роль, которую она играла в театре моих ассоциаций, связанных с детством, домом, моим личным становлением, ощущением себя то богом, то ничтожеством, то красавицей, то уродом,  то ненастоящей, то жарящейся на костре собственной подлинности, особо разгоравшемся при приближении к истине…

     Ах, да – собаки.

     1. Кукла.

     Мерзкая, тявкающая, коричневого цвета шкура, глупая с темно-бордовым неправдоподобно большим в диаметре анальным отверстием. Её я помню с тех же пор, что и Катю. Прожила Кукла лет пять и, скорее всего, сдохла сама, хотя может и бомжи помогли. Не знаю.

     2. Лохматый.

     Грязно-белый, вечно в колтунах, глаза замаранные чем-то черно-сопливым. Современник Куклы.

     Мне было лет шесть, когда эта псина, ни с того ни с сего, бросилась на меня и укусила  за ногу, прокусив детские колготы и рейтузы. Мама в приступе ярости грозила вынести этой мерзкой лохматой твари угощение – бутерброд с колбасой  и ядом. Я Лохматого, несмотря на обиду и глубокую неприязнь, жалела. Мама же, безнадежно добрый человек, конечно, не смогла воплотить свою страшную угрозу в жизнь.

     Через несколько лет после нашего кровавого знакомства, Лохматый заболел энтеритом. Воя на весь двор, он прокатывался по асфальту попой, гребя передними лапами. Его было очень жалко: бессмысленное, уродливое и беспомощное животное на пороге смерти. Вскоре он, как и следовало, исчез. Навсегда.

     3. Гашиш.

     Вообще-то его звали Малыш, точнее так его звала только Катя.

     Добрые дети и подростки нашего двора дали ему более подходящее, да и созвучное главному имени прозвище – Гашиш-Оскал. Для своих просто  – Гашиш.

     Гашиш – потому, что был карамельно-белый. Когда Катя его мыла, он был сильно, прямо-таки кристально-белым. Но чаще все же – цвета старой банной мочалки. Да и структурой волос напоминал эту строго интимную штуковину.

     Оскал – из-за дефекта челюсти: нижняя очень сильно выдвинута вперед, как будто кто-то открыл нижний ящик, да так на место и не вернул.

     Низкокачественная шкура никогда Гашиша не грела, а в тридцати-сорокоградусные сибирские морозы не грела по-особенному. Гашиш не дрожал, а, опершись на лапы, мужественно сотрясался,  пытаясь изо всех сил совладать со своим телом, чтобы у окружающих не было повода для жалости. Да, он был гордым, редко позволял себе что-то роняющее его собачье достоинство.  Еду он не выпрашивал, без толку не лаял, в общем, не проститутничал. Этом он вызывал у меня уважение  – Гашиш единственный из Катиной Семьи, с кем я здоровалась и разговаривала: «Привет, Гашиш. Как дела? Ниче, нормально? Жить можно? Ну, давай» или «Чё, Гашиш, замерз? Хочешь, наверное, чтобы я тебе дверь открыла в подъезд, ага? Да думаешь, чтоб я заткнулась и  прибавила скорости? Ну, иду, иду, не злись, детко».

     Неплохой был пес.

     По моим, вполне обоснованным подозрениям, Гашиш был одним из съеденных после смерти Кати её сыном-вурдалаком.

     4. Гашишиха.

     Дочь Гашиша, что исчерпывающе объясняет её имя. Мать неизвестна. Ниже ростом и длиннее Гашиша, но шерсть черная и челюсть нормальная.

     Тихая, пугливая, скромная, не попрошайка. Очень любила, чтобы её любили. В смысле, чтобы её любили те уморительные бесстрастно-похотливые псы, которые найдутся в каждом дворе нашей страны. При этом дочь Гашиша не отличалась разборчивостью и аккуратностью в связях. Породы и опосредованные ими габариты, её, немного отрешенную, сладко и гадко порочную,  не интересовали. Очень часто перед моими окнами она дружила с громадными «волкодавами», а при непосредственном контакте жутко скулила, сцепившись с одним из них. На меня это производило отвратительное впечатление, но я не знала, что нужно делать  в подобных ситуациях. Помповое ружье, о котором я давно и тайно мечтаю, у меня так и не появилось.

     В общем, в конце концов, её тоже съел Катин сын.

     5. Ебнушка

     По темпераменту один в один – Кукла. Цвет – благородный беж.

     Кидалась на людей без причины. Не кусала, а именно кидалась, стараясь подбежать сзади, ударить мордой в ногу и трусливо удрать. На всех лаяла. Была совершенно неадекватна. Однажды на спине или даже хребте у неё появилась жуткая рана, как будто кто-то ударил кирпичом. Впрочем, это было вполне предсказуемо для собаки с такими манерами.

     После Катиной кончины, очевидно почуяв неладное в пропаже своих лохматых товарищей, она прижилась у одной глубоко пьянствующей женщины. Я как-то видела эту женщину у пустых контейнеров. Она прямо рядом с ними сняла свои штаны и  примеряла вещи, которые люди складывают рядом с баками – самим не носить, так пускай кому надо возьмут; мало ли как в этой жизни бывает.

     Со временем эта женщина подобрала себе соответствующий своему амплуа гардероб, преимущественно белых и бежевых оттенков. Нашла сумочку, которую носила на согнутой в локте руке, и экстравагантный берет, всё в цвет общему ансамблю. Она непрестанно курила, наотмашь держа сигарету. Ебнушка, как неплохо гармонирующая с нарядами своей новой покровительницы, часто сопровождала её в пеших прогулках к мусорным бакам – ближе к вечеру, или к пивному ларьку – утром. Дама располагалась с приобретенным пивом на скамейке и, подзывая к себе ни о чем не подозревающих молодых мужчин, чувственно просила у них сигаретку. Мужчины, как правило, сразу ретировались, оставляя женщину в белом в меланхоличном одиночестве. Рядом была только Ебнушка.  

     Хотя это уже совсем другая история, которая, по крайней мере мною, вряд ли будет написана.

 
html counter