Invin (с.Бердюжье, Тюменская обл.) СВОБОДНАЯ НЕВОЛЯ

Самое лучшее для человека –

совсем не родиться,

а после этого самое лучшее –

скорее умереть.

Цицерон

«Наверное, жизнь изменилась. Небо поменялось с землей, солнце потухло и уже больше не греет… Наверное, тепло никогда сюда не вернется. Я чувствую холод… Наверное, нельзя было так делать, а время теперь не повернуть вспять… Наверное, лучше было бы, если бы всех нас вообще не было… Мне ужасно холодно. Я не могу подняться… я больше вообще ничего не могу. Я в цепях… Где-то льет дождь… Нет… Да. Такой спокойный дождь. Я никогда не слышал такого спокойного дождя… Отчего же так холодно? — он лежал на спине, повернув голову на бок. Подняв голову, он устремил взгляд ввысь. На его лицо падали крупные снежинки. — Небо черное… нет звезд… нет света… ничего больше нет. Только холод… — он опять повернул голову. — Никого нет. Где все?

 Куда они пропали?.. Я один… меня больше нет… Я не знаю, кто я. Больше уже ничто не в моей власти… Я потерял ход времени… — он нахмурил брови. — Я что-то еще потерял… Что я потерял?.. Что-то важное… Не помню… У меня больше нет памяти… Что я здесь делаю? Где я вообще?.. Я слышу чей-то плач. Кто же плачет? Почему никого нет? Наверное, я сошел с ума. Я лежу здесь как какая-то туша, которая не может сдвинуться с места. Я словно пригвожден, — он посмотрел на свои руки, из них торчало что-то железное. — Не могу пошевелиться… Я в аду? Нет, это не похоже на ад. Может быть, я вообще сплю?.. Тогда если я причиню себе боль, то не почувствую ее, — он сильно ущипнул себя за руку. – До чего больно. Это не сон. У меня внутри будто горит, — он чувствовал жар огня, палящий в груди. — Я что-то сделал не так… Я допустил ошибку. Что я натворил? Я ничего не помню… Мне кажется, что я сделал что-то ужасное… Я больше ничего не контролирую… в первую очередь свою жизнь… Я не понимаю, что творится… я ничего не понимаю… Я ничего не вижу, лишь один мрак висит надо мной, а за ним погибель, а может наоборот — спасение?.. Что бы там ни было, я никогда этого не увижу… Все закончилось… закончилось… Я больше не чувствую, больше не вижу, больше не понимаю, больше не помню, — он поднялся и сел. Оглядевшись по сторонам, он не изменил выражения своего взгляда, в нем была настороженность. — Так. Хватит валяться, — он встал на ноги и еще раз оглядел все вокруг. Он стоял в самом центре большой пустой комнаты. Черные стены словно сдавливали. Из комнаты вели семь дверей. Он долго стоял не шелохнувшись. — Что за место? Где я, черт возьми?.. Это ад, это точно ад. Я в аду. Но разве я умер?.. Я не мог умереть. Что я делал последнее?»

Перед его глазами возник образ девочки, она сказала: «Я знаю, что ты сделал». «Черт, эта девочка, она может помочь мне. Я должен найти ее. Но где ее здесь искать? Я даже не знаю, где я, и есть ли она здесь, — он остановил взгляд на одной из дверей. — Придется идти туда. Я даже не знаю, что там, — он подошел к двери, взялся рукой за ручку, на одну секунду задержался, а затем открыл дверь и вошел внутрь. Его глаза ослепил яркий свет, стены сменились с черного на белый. Он стоял возле двери, в которую вошел. Впереди простирался бескрайний коридор с множеством дверей. — Сам не понимаю, куда иду».

Он пошел прямо по коридору. Его глаза так и не могли привыкнуть к свету, он шел, прищурившись. Проходя по коридору, он оглядывался на двери, но на них ничего не было написано. Казалось, коридору не было конца.

Он остановился возле одной двери, пристально поглядел на нее и открыл.

— Это мое. Никому не отдам. Мое. Мое.

— Ты не хочешь играть с нами?

— Хочу.

— Тогда клади свои игрушки в кучу.

— Нет, они мои. Я никому их не дам.

Он вышел из комнаты, не досмотрев до боли ему знакомую сцену.

«Разве что-то было не так? Почему иногда мы совершаем ошибки и даже не видим этого? А может видим, но не хотим обращать внимания? Но, с другой стороны, разве есть такой человек, который не совершает ошибок? Это вполне нормальное явление… Отчего же тогда мне стыдно? Может, оттого, что не надо было так поступать. Но кто меня упрекнет в этом? Кто мне судья?»

— Можешь не сомневаться, у каждого человека есть личный судья.

Он резко обернулся на голос.

— Это еще что?

— Хм, — незнакомка ухмыльнулась, — ко мне как только не обращались, но чтобы так… Нет уж, это каким нужно быть наглецом, чтобы позволить себе так говорить… и делать тоже.

— Ладно, у меня нет времени на споры…

— Правда? А я думала, у тебя теперь его уйма. Разве нет?

— Я думаю, все же нет. Я должен найти одну девочку.

— И кто она?

— В том то и дело, что я не знаю. Я вообще, черт возьми, ничего не знаю. Болтаюсь здесь как прилипший мокрый волос, который никак не может отлипнуть. Что это за место? Где я, черт бы тебя драл?

— У тебя неплохо получается, теперь я понимаю, почему моя сестрица тебя приглядела. Что касается меня, ты мне не очень нравишься. Такие как ты мне кажутся чересчур вспыльчивыми. Мне больше нравятся жесткие.

Он оглядел ее с ног до головы. На ней было шикарное платье, руки белы, а взгляд всепожирающий.

— С кем имею честь беседовать?

— А не все ли равно, кто собеседник? Если ты захочешь, я могу оказаться собакой, и тогда ты будешь разговаривать с собакой. Я могу быть кем угодно, вплоть до ничтожных микроорганизмов. Стоит тебе только захотеть. Но одно остается неизменным: тебе не изменить меня изнутри, не поменять ход моих мыслей. Это лишь оболочка. В том то и вся беда, что человек создает другому эту оболочку, боясь заглянуть под нее. Она чаще лжива, чем правдива. Человек привыкает к ней. Чем время уходит все дальше от создания этой оболочки, тем сложнее ему ее разрушить. Да разве и хочется ворошить то, что сложилось за многие годы? Заново все переосмысливать? Нарушать все принципы, к которым ты так привык? Но это не самое страшное, ужасней то, когда человек создает такую оболочку самому себе. Он перестает верить в себя в первую очередь, не может согласоваться со своими мыслями, контролировать свои действия. Он не знает себя. Ты знаешь себя?

— Разумеется.

— Что ж, я рада за тебя.

— Я бы мог, конечно, еще побеседовать, у вас все так мило получается, но я очень спешу.

— Я и не хотела задерживать, — она помолчала, но увидев, что он уходит, произнесла ему вслед. — Твой предшественник тоже вечно торопился.

— Что? — обернувшись, спросил он.

— Удачи в поисках.

Он ясно расслышал ее. Опустив голову, он задумался над ее словами, но когда поднял, ее будто никогда здесь и не было.

«Довольно странная особа. А вообще откуда она здесь? Ведь она же как-то зашла сюда, значит где-то есть выход. Но кто она? И говорила так туманно. Что она вообще хотела сказать? Ты знаешь себя? Тоже спросила. Как я могу не знать себя? Я родился в этой шкуре и ношу ее до сих пор. Все мои мысли здесь, — он дотронулся до своей головы, — и они в полном контроле… Я контролирую свою судьбу… Кто, кроме меня, может ее контролировать? Высшее? А разве оно существует? Может быть, все возможно, но… странно. Говорят, душа есть. Но если она есть, как тогда объяснить?.. Гидры, черви… Ведь душа же есть во всем живом, не только в человеке. Гидра тоже живое существо. Разделить ее на двести мелких частей, и каждая часть восстановит себе подобную. Как можно это объяснить? У гидры двести душ?.. допустим. А если разделить на четыреста частей, тогда четыреста душ? Я вот этого не пойму: почему у человека одна душа? Распили его на две части, и он сразу же подыхает. А гидру… да хоть на тысячу частей раздели, все равно каждая себя восстановит. Так значит души не существует? Но с другой стороны, если б не было души, то человек был бы бесчувственным. Как могут процессы управлять чувствами, влиять на подсознание?.. Вот был человек жизнерадостный… вообще активист прям по полной. Проходит некоторое время, на него влияют различные события, обстоятельства со своими последствиями. Он полностью замыкается в себе, его ничто вокруг не привлекает, он ничего не хочет. Как это объяснить?.. Это — процесс? Это процессы тебя притупляют? Это они делают тебя таким?.. Кто на это ответит?.. Нет, не понимаю… Но если душа действительно есть, то есть за что бороться; если нет, тогда какого черта стараться?.. Если бы хоть кто-нибудь намекнул. А может и намекать некому? Да нет, есть кому. Только если бы они захотели. Вообще-то они хотят… а может быть они и намекают, просто ты не хочешь этого принимать… А если захочу? Хотя навряд ли я теперь что-либо захочу… Больше ни во что не верю… Ни во что… Все, что было… все потерял… веру… надежду… все».

Он бродил по коридору в этих мыслях и даже не заметил, что стены чуть-чуть посерели. Он шел, опустив голову и уткнувшись взглядом себе под ноги. Это был довольно молодой парень, ему было около двадцати, но его наружность добавляла ему лет. Кожа на его лице была сухая и бледная, глаза заплывшие и красные, на лбу видны морщины, а в волосах местами — проседь седины, даже голос его немного охрип. Черты лица огрубели, в глазах больше не было того огня, который горит в молодые годы. На щеке у него был шрам. Когда ему было девять лет, он рассек щеку. Шрам был бледный, но когда его что-то тревожило, он становился ярко-красным. Он шел по коридору, тысячи дверей вели из него, но ни к одной он не прикоснулся, пока не дошел до последней, дальше хода не было. Он остановился напротив двери, смерив ее пристальным взглядом, обернулся назад, вдаль уходил бескрайний коридор. Он снова повернулся к двери, открыл ее и вошел внутрь. Но за дверью был снова коридор, стены его стали еще темнее. Он постоял немного, взгляд его становился все более раздраженным. Он резко обернулся к двери, дернул за ручку, но она не поддалась. Он еще попытался открыть дверь, убедившись в тщетности своих попыток, пнул ее ногой.

— Черт, — он снова обернулся лицом к коридору. — Хотите меня запутать? Что ж, попробуйте.

Он двинулся по коридору.

«А ведь если душа есть, то она точно есть во всем живом, то есть не только в человеке. Говорят же, что когда человек умирает, его душа переходит в какое-нибудь животное. Почему-то говорят в кошку, но не знаю почему. Никто не может этого доказать, как тогда они судят об этом? Я вот, например, видел маленькое отверстие на одной могиле, можно смело сделать выводы, что душа этого человека переселилась в мышь. Но если подумать, как это душа переселилась? Она подвижная, что ли? Выходит из одного и находит себе другого? Бред какой-то. А если душа не переселяется, а отправляется в рай, что она там делает? Ведь душа же бестелесное существо, значит там они собираются, не видят друг друга, или они могут видеть? Вообще ничего не понятно. Что они там делают? Живут, что ли? Почему бы тогда им сразу там не жить? Зачем жить в чьем-то теле на земле? Да, знаю, говорят, что человек должен искупиться, жить праведной жизнью, чтобы попасть в рай, тогда у меня вопрос: а животные? С ними как быть? Уж они-то точно безгрешные. Им-то что искупать?.. Вообще столько всего, столько разных версий накручивают на твою голову, что она аж прям взрывается. Вот и чему верить?.. Я сдаюсь».

Он шел, опустив голову и глядя себе под ноги. Мысли в голове так и бурлили. Резко остановившись, он повел взглядом по полу и, повернув голову влево, остановил взгляд на одной из множества дверей. Медленно подойдя к ней, он взялся за ручку, но открывать не торопился. Он уже было опустил руку, но все-таки снова схватился за нее и открыл дверь. То, что он увидел, привело его в ужас. Шестнадцатилетний парень избивал двенадцатилетнего. После того, как он насладился своими издевательствами над слабым, он выдернул что-то из его рук и исчез, словно его и не было здесь.

Выскочив из комнаты, он схватился за голову. Лицо, и без того бледное, стало еще белее, как мрамор. Ни слова не мог он вымолвить, ни одна мысль в голову не лезла — мозг отказывался работать. Он стоял пораженный, так и не сходя с места. Тишину нарушил голос:

— И такое бывает.

Он не сразу обернулся, видно очень сильно парализовало, но произнести так ничего и не мог.

— Ты можешь его осудить? Как, по-твоему, он поступал правильно?

— Нет, — только и смог он выдохнуть.

— Как бы то ни было, он не раскаивается.

Перед ним стояла красивая молодая женщина с мягким голосом. Все черты ее лица были правильными. В глазах блестел огонек, выдавая ее сущность.

— Но я ничем не могу ему помочь. Как ни странно, правда?

«Темнит чего-то она», — в его голову снова полезли мысли.

— А ведь я никому помочь не могу, я же вообще никто.

«Подбивается ко мне, хочет добиться моего доверия. Как бы не так! Не дождешься».

— Я вообще-то никому зла не желаю. Вот только меня не все любят. Я виновата в том, что я такая? Вот скажи, виновата?

— Ну мне-то откуда знать, я вас вообще не знаю.

— Да все ты прекрасно знаешь, — ее голос резко стал грубым. — Уж не призывал ли ты меня? А? А если ты нуждался в моей помощи, я всегда приходила тебе на выручку. И что я получаю взамен? Неблагодарность. Только благодаря мне ты мог получить все, что желал. Ты никогда не выполняешь того, что тебе следовало бы. Прочь! Прочь с моих глаз.

Женщина в ужасной истерике скрылась за углом коридора. Это что нужно было сделать, что даже она видеть не могла его? Он постоял еще немного, приходя в себя, а затем, развернувшись, пошел в противоположную сторону.

«А вот для чего живет человек? Он до того ничтожен, что опустился на самое дно. Нет, он не живет, он существует. Вы только гляньте на людей — как ничтожные червяки они крутятся вокруг себя. Даже брата родного готовы предать только чтобы самим хорошо жилось. До чего мелочно. Так приходится опускаться, и все только для того, чтобы тебя посчитали за авторитет. А толку? Вот вообще для чего человек старается? Обустраивает себя, пытается подняться выше других. Для чего? Все равно ему одна дорога. Зачем он это делает? Почему нельзя, например, просто прожить свою жалкую жизенку спокойно? Нет, глупый человек всегда что-нибудь выдумает, у него же фантазия хорошо работает, идеи девать некуда. Людишки снизошли на самую нижнюю ступень, животные и те выше стоят. Они намного благоразумнее. А это же вообще черт те что. Все для себя, все себе. Сдохнешь — и ничего не надо будет. Все, что приберегал, все псу под хвост. И вот зачем тогда стараться. Человек же вообще дурак полный. Он не понимает этого. Ведь каждый же хочет сладкой жизни, да вот далеко не все знают, что сладость губительна. Они же черствее самого черствого хлеба. Сухари. И что? Их грязные душонки уже ни на что не годны. Даже в самом аду их не примут. Как были они, живущие для себя, никому не нужные, так и останутся ими навечно. Жалко мне их, за всей этой суматохой они не видят своей ничтожности. Они наоборот считают себя великими. Хэ, не тут-то было! Из них чистые комики выходят, особенно когда начинают свою задницу спасать. Ну, шуты вылитые, даже не сыскать таких. Тьфу, даже противно думать об этом. Пусть гниют дальше в своей норе… Нет, все-таки человек — это самый интересный объект для смеха. Стоит только поглядеть, когда его что-нибудь выведет из себя. Прикопается к какой-нибудь ничтожной вещи, а в итоге так начинает орать, будто за полтора километров стоишь от него. Ему лишь бы повод был. Стоит, всякую чушь несет. И по делу и не по делу, но больше не по делу. В общем, всего насобирает понемногу, так сказать выливает накопленное. Вот реально ужасно смешно. Не понимаю, как можно сдерживать себя от смеха, когда на тебя такой волной идут. Они же вообще не следят за своей речью в такие моменты. Возьмут глазки сузят и во всю глотку…»

— Извини, что прерываю тебя, у тебя так забавно выходит, но я за тобой уже иду довольно долго. С твоей стороны это не очень вежливо.

Он обернулся на голос. И в самом деле, он даже не заметил, что вышел в другой коридор. Перед ним стояла девушка с грубыми чертами лица.

— Да сколько же вас здесь?

— А ты не считай. Сколько есть, все твои.

— Что —  твои?

— А ты не строй тут из себя ничего не понимающего… Между прочим, ты мне нравишься.

«Теперь я понимаю, почему моя сестрица тебя приглядела», — пронеслось в его голове. Он, сощурив глаза, разглядывал ее одновременно и с презрением и с вниманием. Она отошла в сторону и села на стул, закинув ногу на ногу. Устремив на него прожигающий взгляд, она все молчала. Он, скрестив руки на груди, молчал ей в ответ.

— Как ты дошел до этого? — наконец нарушила она молчание.

Он посмотрел на нее недоумевающим взглядом.

— Ну, меня это всегда удивляло… Вот скажи, как это тебе удается? — наклонившись вперед, спросила она. — Ты что ли специально стараешься, или как у тебя так выходит? Вот у кого не спрашивала, никто не мог ответить на этот вопрос. А я прям горю от любопытства. Ну, чего уставился? Или ты из тех же? У вас всех одинаковая реакция: вытаращите глазенки и рот разинете.

Он закрыл рот. Никак он не ожидал такого поворота событий.

— Где я? — лишь задал он вопрос.

Она все смотрела на него недовольным взглядом, а затем встала, проворчав:

— Скучные вы все какие-то. Ты, оказывается, не исключение. А так мне нравился. Ну вас всех.

Развернувшись, она стала удаляться от него, а он все стоял, провожая взглядом, и никак не мог сдвинуться с места. После того как она скрылась, он снова пошел туда, куда шел до этой встречи.

Блуждая довольно долго по коридорам, он наконец вышел в темную комнату, слабый свет сквозь окна освещал ее содержимое. За окном лил дождь, но в обратном направлении. Он с тревогой оглядывал комнату. Напротив него стоял красный диван, с двух его сторон — два кресла, на полу постелен запылившийся ковер, шторы на окнах отсутствовали, еще с левой стороны от двери стоял книжный стеллаж. Вообще комнатка была очень маленькой.

— Мысли не оставляют в покое? — донеслось из угла.

Он вздрогнул от неожиданности. Приглядевшись, он увидел, что в кресле слева от дивана сидела маленькая девочка, та самая, которую он искал.

— Наконец-то я нашел тебя. Ты единственная можешь мне помочь. Объясни мне, что происходит?

— Ты запер себя в ловушке.

— Но что я сделал?

— Много чего… и ничего хорошего. А ведь я тебе постоянно говорила, слушай меня, и тогда можно было многих бед, которые ты натворил, избежать. Почему ты никогда не слушал меня? Или тебе гордость не позволяла? За ней-то ты побежал, будто она обещала тебе золотые горы. Вот они, эти горы. Как они тебе, довольно милые? Ну, что молчишь? Или опять меня оттолкнешь?

— Что я должен сделать, чтобы это все прекратилось?

— Думаешь, теперь так все просто исправить учиненное тобою зло?.. Послушай меня внимательно. С каждым твоим поступком ты все больше и больше разрушал себя. Эти сестрицы с небывалой жадностью забирали тебя к себе. А что я могла сделать одна, если их было семеро? Ты не хотел мне помогать, — девочка устремила на него жалостливый взгляд. — Да, я больше не могла справляться с этим сама, мне нужна была твоя помощь. А ты посчитал, что с ними лучше. Ведь так?

— Неправда.

— Не лги, не уподобляйся им. Погляди на меня, какой я стала слабой, ты истощил все мои силы. Я-то думала, что борюсь хоть за что-то ценное, а оказывается за такое ничтожество…

— Не оставляй меня одного, я просто запутался, — он бросился к ее ногам. — Я запутался в своих мыслях, в себе.

— Нет, ты не запутался в себе, ты потерял себя. И теперь ты рассчитываешь на мою помощь? А если я не могу тебе помочь — тебя устраивает такой ответ?

— Как не можешь? — он поднялся на ноги и немного отошел от нее. — Ты… ты… ты отказываешься от меня? Бросаешь на произвол судьбы?.. Ты не можешь этого сделать!

— Почему же? Сколько уже можно терпеть тебя?.. Нет, хватит с меня. Я ухожу, и ничто меня не удержит.

— Умоляю, останься, — он упал перед ней на колени, — я не выдержу один. Я не хочу этого. Помоги мне, вместе мы сможем победить их. Только не бросай меня, прошу, не бросай.

Девочка поднялась с кресла, прошла мимо не обращая на него внимания и вышла через дверь.

— Они уничтожат меня. Нет, — он ударил кулаком по полу.

Свернувшись, он лежал на полу. Все его лицо было мокрым от слез. Он проклинал себя и все, что он сделал. В его сердце еще осталось то тепло, которое поддерживало силы, но с каждой каплей, упавшей с его глаз, он все больше терял надежду и веру в себя.

Внезапно он поднялся, повернувшись лицом к двери. Вытерев с глаз и щек слезы, он решительно направился к ней. Толкнув ее вперед, он вышел в коридор с угольно-черными стенами, впереди виднелась всего одна единственная дверь. Решительными шагами он направился к двери. Открыв, он скрылся за ней.

Резко открыв глаза, он часто задышал. Оглядев комнату, понял, что лежит в больнице, хотя и не понимал, как в ней оказался. Он устремил взгляд в потолок. В этом взгляде были только жестокость и бездушие. В сердце человека не было ни капли тепла, оно было холоднее льда и тверже камня.

________

Мы часто совершаем ошибки, порой не задумываясь о них,

пока все наше существо не станет противиться этому.

А когда оно, не в силах больше бороться, покидает нас,

мы превращаемся в пепел, сжигающий чужие души.