Петр АКОВ (г.Санкт-Петербург)

ПОСЛЕДНИЙ ОБРАЗ ПЕРЕД ВЕЧНЫМ СНОМ

и тогда воздастся каждому по делам его

«Мф. 16:27»

Рассказы тех, кто пережил клиническую смерть о том, что ждет каждого из нас после того как остановится сердце, были настолько схожи между собой, что волей неволей начинало казаться, что все это — истинная правда и всех нас ожидает скольжение через длинный тоннель к яркому белому свету. Так думал и Николай Самсонов до того момента, пока чуть не стал одной из тех единиц печальной статистики лиц, погибших в дорожно-транспортных происшествиях. И вот когда группа врачей «скорой помощи» вытащила его с «того света» под ритмичный счет «раз-два-три» и электрические разряды прибора для реанимации, первое, что осталось у него в памяти о начале потусторонней жизни, был вовсе не тот свет, о котором он знал из газетных статей и телешоу, а нечто ИНОЕ. Все детали и подробности он вспомнил позже, когда пришел в сознание в отделении реанимации. Но общую картину того, КУДА его отправили после остановки сердца, он вспомнил и запомнил на всю оставшуюся жизнь, когда сделал первый вздох на мокром от дождя шоссе под обрывки фразы: «Есть пульс»!

На обочине, там же где и находился его разбитый «MERСEDES», столпилась группа интересующихся, которую, как это обычно бывает, беспокоил только один вопрос: «Умер или нет»? При этом, после оптимистичной фразы одного из врачей: «Жив», интерес к происходящему у большинства пропал и толпа бы разошлась, если бы только на дороге не оставался еще один претендент на мешок для трупов. В этом столкновении, при котором вся вина происшедшего целиком и полностью лежала на водителе «LAND ROVER`а», покоившемся на асфальте, было именно так. Публика знала, что второй водитель мертв и только это удерживало ее на бесплатных местах для созерцания кульминации того, как тело вместе с головой накроют, чтобы дать понять дождю, что не стоит больше стучать тяжелыми каплями по закрытым векам мужчины — они уже никогда не откроются.

Николая, как только его сердце откликнулось на зов врачей, положили на каталку и перенесли в машину «скорой помощи». Пока его несли, через приоткрытые глаза он видел, скорее даже фиксировал, отдельные кадры жизни, в которую он вернулся. В подсознании отразились и перевернутые машины, и труп, и толпы зевак с врачами, которых он припомнил, лежа на больничной койке. Но, несмотря на это, в памяти всплывала картина того, ЧТО он увидел ТАМ, и воспоминания о том, ЧТО он ТАМ чувствовал, взяв, в отличие от мертвого водителя, как билет в конец света, так и, слава врачам, обратно в мир любви, обмана и боли.

Приоткрыв дверь в то, ЧТО ему было уготовано после смерти, и сразу захлопнув ее, он больше никогда не хотел прикасаться к ручке этой двери. Несколько секунд ДРУГОЙ жизни стали убедительным доказательством того, что реальность, какая бы она ни была, лучше ТОГО вечного, что ждет в конце жизненного пути. Лежа на постели в больнице, Николай вновь и вновь вспоминал все рассказы тех, кто якобы пережил клиническую смерть и побывал там. «Лгуны, безжалостные лгуны, — думал он про них, — как они могут врать без зазрения совести всем, кто их слушает? И самое главное — врать убедительно и до мелочей одинаково. Ведь не было ни света, ни тоннеля, ни ощущения покоя. Лишь невыносимые, ежесекундные и многотысячные страдания». Николай не мог подобрать слов, чтобы описать ТО, что предстало ему во время клинической смерти. Но эта картина постоянно была перед глазами. Он вспоминал ее постоянно, и каждый раз ужасался тому, что он ТАМ был. Вспомнилась комедия Данте, которую он изучал в средней школе, особенно та часть, где герой проходит через ад. В общем-то большинству одноклассников, естественно ребятам, вспоминалась именно эта часть. Две остальные, даже «Чистилище», были скукой смертной. Но даже «Ад» Данте, каков бы ужасен и изощрен он ни был, не мог сравниться с тем адом, в котором оказался Николай. О том, что он побывал в аду, у него не было никаких сомнений. Остатки надежды на то, что это был дурной сон, развеял его лечащий врач, Сизов Андрей Борисович после того, как скрестив перед массивной грудью короткие толстые пальцы сообщил ему, что Николай пережил клиническую смерть. «Спасибо вам, доктор, — с иронией подумал тогда Николай, — если бы не вы, то считал бы, что кошмар приснился и забыл про него. А теперь никак. И теперь как с осознанием этого жить, не знаю». На деле же он просто кивнул доктору головой, после чего тот, машинально убрав с уголков своего рта белую пену от чрезмерно эмоциональной речи, частично размазав ее по черным жидким волосам бороды, больше напоминавшей переросшую щетину, хлопнул в ладоши и, сказав, что он его еще навестит, скрылся в коридоре.

Палата, в которой лежал Николай, внушала спокойствие и уверенность. Идеальная чистота, постоянное наблюдение за его здоровьем и высококвалифицированное лечение, все говорило о том, что он в непреступной крепости и любые лазутчики смерти будут своевременно обнаружены, задержаны и ликвидированы еще до того, как он сам почувствует их присутствие. Вход к нему был строго с разрешения Андрея Борисовича и первым кто посетил Николая, когда он пришел в сознание, была его жена. Увидев его, она сразу пустила из глаз две соленые дорожки, следы от которых явственно выдавали, что она переусердствовала с макияжем. Как обычно, она была отшлифовано обворожительна. Но, как и у Золушки, волшебство длилось лишь до полуночи, пока косметические молочко и тоник не обнажали сухой пергамент кожи. Она осторожно подошла к мужу, прикрывая ладонью свой рот. Его побитый в происшествии вид наводил ужас на любого. Присев рядом с ним, она взяла его руку. Как ни странно, сейчас ему это было приятно. Ему было приятно любое проявление чувств. Это лишний раз подтверждало, что он жив и есть люди, которым он дорог и нужен. Он бы хотел прикоснуться к ее каштановым волосам, убрать прядь ниспадающих на лоб волос за ухо и, посмотрев в темно-карие глаза, сказать, как он ее любит. Именно сейчас и именно в этот момент. Но сил хватило только на то, чтобы слегка сжать ее пальцы.

— Как ты? — обратилась она к нему и вновь заплакала.

— Хорошо, — еле слышно проговорил он, — не плачь Люда, правда все хорошо, все позади.

Она не знала, что еще сказать и лишь молча давала скатиться слезам по еще мокрым щекам. Пальцы ее судорожно комкали его ладонь, так что в какие-то моменты ему становилось больно, чего она от волнения не замечала. Николай понимал ее. Он — это единственная опора, которая есть у нее в жизни, и Людмила искренне переживала, скорее даже боялась за него, поэтому он молча принимал эту женскую слабость. Тишину сопереживания нарушил Андрей Борисович. Он, зайдя в палату, положил свои огромные руки на иссыхающие плечи его жены.

— Людмила Игоревна, — обратился к ней врач, мягко протянув последнюю букву.

— Да? — от неожиданности встрепенулась она.

— Пора, пора, — так же мягко продолжал он. — С Николаем Альбертовичем все в порядке. Он жив, и это главное. Шаг за шагом мы поставим его на ноги, и меньше чем через месяц он вас на руках вынесет.

Жена еще раз сжала руку Николая и, промокая щеки платком, вышла из палаты.

Доктор был прав — меньше чем за месяц Николай поправился и был готов к выписке для последующего восстановления сил дома. От полученных травм не было и следа и он, хоть и не на руках с женой, но вместе с ней, вышел из больницы. Пока врачи ставили его на ноги, первые заморозки покрыли корочкой льда пропитанные насквозь осенней влагой улицы и тротуары города на Неве. Больничный уход на время ослабил бдительность Николая и он, сделав первый шаг, поскользнулся, и обязательно вновь отправился бы в ту палату, которую только что покинул, если бы не жена, вцепившаяся в его рукав и прервавшая падение.

— Осторожно, Коля, — не ослабляя мертвую хватку, сказала Люда.

— Хорошо, хорошо, — с раздражением ответил он. — Да отпусти ты руку, понял уже, что скользко.

Жена обиженно отпустила его руку. Восстанавливая здоровье, Николай постепенно восстанавливал и свои прежние черты общительности и такта по отношению к жене. Пока они шли к машине, он понял и еще кое-что помимо того, что следует ступать осторожно. Он понял, что может умереть в любой момент. А если он умрет, то вновь попадает ТУДА, куда уже заглядывал. В этом он не сомневался. От осознания этого ему действительно стало страшно, и он рефлекторно взял Людмилу под руку. Она же расценила этот жест по-иному.

Переходя дорогу на зеленый свет, им пришлось резко остановиться. Водитель «MITSUBISHI», считая, что не стоит дожидаться следующего разрешающего сигнала светофора, пролетел пешеходную дорожку не сбавляя скорости на уже загоревшийся красный свет. Кто-то из прохожих бросил вдогонку водителю «улетающего» автомобиля пару крепких фраз. Николай прошел молча и пропустил мимо ушей обращенные к нему слова жены. Он задумался над тем, что каждый день может стать для него последним. В принципе, так было и до аварии, но он не придавал этому никакого значения только потому, что не знал, какая жизнь его ожидает после этой жизни. Осознание того, что физическая смерть в этом мире даст ему жизнь в другом, где каждая секунда пронизана невыносимыми ощущениями во всех частях тела, заставляло по другому относиться ко всем поступкам и быть предельно внимательным ко всему происходящему вокруг. Николай впервые в жизни испугался жить. Все, что окружало его, могло в любой момент убить и обречь на вечные муки. То, что муки будут вечными, он не сомневался. После увиденного ТАМ он готов был поверить во все. Он мог умереть, поспешив первым перейти дорогу на зеленый свет. Он мог умереть от летящей ему в темечко сосульки, решив пройтись по узким центральным улочкам, где кучи снега и льда исчезали только с наступлением весны. Он мог умереть, поперхнувшись куском «Чикен МакНагетс» или банально от рвотных масс после чрезмерного злоупотребления спиртным. Он мог умереть от любой мелочи. Так он думал, пока жена доставала ключи из сумочки, чтобы отключить автосигнализацию.

— Люда, я на заднее кресло сяду, — сказал он.

— Коля, ты чего? — удивилась она.

— Ничего, просто хочу сзади, вот и все. Давай садись и меньше спрашивай, — отрезал он.

— Ты что, машин теперь боишься? — не желала успокаиваться она, обратив внимание, что он сел строго за водительским креслом.

— Люда, вот давай сейчас не будем начинать, ладно? — рявкнул он.

— Но тебе же придется ездить, — попыталась она еще раз.

— ЛЮДА… — не закончив фразы, раздраженно обратился он к ней, делая так всякий раз, когда хотел показать, что больше не желает продолжать разговор.

— Поняла, поняла, — пытаясь успокоить мужа, затараторила она, трогаясь с места.

Смотря на трассу, он только сейчас стал обращать внимание, с какой скоростью неслись по дороге машины. Каждая представляла собой пушечное ядро смерти, летящее им навстречу. Одно неосторожное движение, один неловкий поворот и второго шанса может не быть. Сидя в салоне автомобиля, он отметил про себя, что жена была права насчет того, что ему придется ездить. Кроме того, ему придется выходить на улицу и жить так, как он жил раньше. А это все может очень плохо для него обернуться. Такой поворот в судьбе его не устраивал. Необходимо было принять какое-то решение. Решение, которое сможет защитить от ожидающего его ада. Он должен вести войну против смерти, он должен сооружать баррикады и укреплять оборону, чтобы не дать ей дотянутся до него.

Все дни, пока Николай шел на поправку, он сидел дома и руководил делами фирмы, общаясь с заместителями и партнерами через Skype или мобильный телефон. Окрепнув окончательно, он принял решение, что из дома он не выйдет. Он никуда не ходил и не ездил. Бары, рестораны, центры развлечений, фитнес-клуб, сауны, туристические круизы и загородные поездки были забыты. С женой он тоже никуда не ходил. Работа впрочем не осталась в стороне. Организация работы компании полностью перешла в режим видео конференц-связи. На работе директора никто не видел живьем, в результате чего среди сотрудников возникло волнение, сменяющееся шуточками, что Самсонов превратился в «большого брата» и следит за всеми своим «всевидящим оком». Все необходимые покупки для дома совершала Людмила лично или заказывала доставку. Причину своих поступков Николай не объяснял, так как понимал, что жена посчитает его не в своем уме, когда он расскажет ей о том аде, который ждет его за порогом их квартиры. Какой-то период она пыталась достучаться до него и понять, что с ним происходит. Поняв, что все ее расспросы бесполезны, она с печалью поняла, что с этого момента она предоставлена сама себе. Последнее, что она пыталась сделать, это пригласить к ним домой Вадима Соколова, друга юности Николая, который был его заместителем в компании. Но это привело к еще худшим результатам чем те, которые можно было предположить.

Вадим пришел после обеда, он давно уже собирался навестить друга и выяснить, почему тот превратился в затворника. Зайдя в комнату к Николаю он не ожидал оказаться в хорошо оснащенном штабе, откуда могло вестись вешание на весь континент. Поздоровавшись с другом, он бросил свое грузное тело в кресло и сложил руки на внушительном животе.

— Привет, Коля. Я уже забыл как ты выглядишь в натуре.

— Здорово, Вадим. Каждый день же общаемся.

— Мы с тобой разговариваем через монитор. Если честно, это не общение. Но не это главное. Отдельные инвесторы суетятся, когда идут переговоры. Все присутствуют, а тебя нет. Я бы еще понял, если бы все в режиме видео конференц-связи работали, или пару раз такое было. А то ты резко совсем на такую волну переключился. Ты же знаешь, такое неожиданное поведение по отношению ко всем партнерам создает суету на рынке и разговоры о том, что у Самсонова со здоровьем как у немцев под Москвой. Поэтому, Коля, объясни мне, что за ерунда с тобой творится?

— Вадим, это не ерунда. Это необходимые меры предосторожности. А партнеры скоро поймут, что у Самсонова со здоровьем, как у русских в сорок пятом.

— Я в этом не сомневался, но разговоры.

— Забудь о них, лучше на делах сосредоточься и на работе задави эту волну со слухами. Нет ничего хуже, чем пустые домыслы, распространяющиеся как тайфун. Вот они-то и порождают кризис. Тех, кто будет панику разводить, прижать, разъяснить политику партии, а если не поймет, то завалить работой так, чтобы времени не оставалось на пустую болтовню.

— Ну, хорошо. А объясни-ка мне, дружище, как понимать это твое «необходимые меры предосторожности». Нас, прости, тебя, кто-то хочет убрать?

— Да, но я только не знаю, как бы тебе это объяснить.

— Объясни как можешь. Я все пойму.

— Ну, хорошо. Ты же знаешь, как мы с тобой поднялись и как дальше дела делали, прежде чем нефтью заниматься стали. Да и как в этот бизнес врезались, тоже помнишь?

— Конечно.

— Вадим, это не вопрос. Я знаю, что помнишь. Это прелюдия. Ну вот, я когда в аварию попал, то у меня клиническая смерть была.

— Это я знаю. Благо, что клиническая.

— Действительно, благо. Я все помню, что происходило, и КУДА я попал после смерти.

— Да!? Поведай.

Николай рассказал Вадиму о том, что он видел и что испытал ТАМ, куда попадут они. Описывая в красках каждую пережитую секунду, он наблюдал, как лицо Вадима продолжало оставаться спокойным. Лишь изредка он нервно поглаживал второй подбородок, опуская свой невозмутимый взор на пол. Выслушав друга до конца, он почесал проплешину в седых волосах и пристально посмотрел на друга.

— Сколько ты находился в состоянии клинической смерти?

— Чуть больше минуты.

— И все это время ты находился там, в аду?

— Да. И поверь, мне этого хватило сполна.

— И все ощущения — как наяву?

— Да это и была самая что ни есть реальность!

— И ты привязан к столбу, а они на каждом миллиметре твоего обнаженного тела?

— Да.

— Слушай, от того, что ты мне описал, можно с ума сойти, ну если не за минуту, то за час-то — точно.

— Мне кажется, там не дадут сойти с ума, и это будет длиться вечно. Представляешь, такое — и вечно?

— Если честно, то нет. В реальности такое и несколько секунд-то не вытерпеть. И что, солнце там никогда не встает, чтобы все это прекратить? Ну, хоть на время?

— Вадим, в аду нет солнца.

— Да уж. И что, ты теперь веришь, что тебя это ожидает после смерти, и из-за этого не выходишь на улицу? Чтобы ненароком не умереть?

— Да.

— Коля, а теперь серьезно. Это конечно все очень занимательно и печально, но ты только этой ерунды больше никому не говори. Если узнают, что ты такую чушь несешь, то на рынке явно суета начнется, а котировки наших акций окажутся на нуле. Вот это, друг мой, действительно будет ад. И мне ты это зря сказал. Теперь я волей-неволей буду думать, что ты действительно того.

— Думай что хочешь, но это правда. Когда умрешь, сам поймешь, что я был прав. Не кричи потом ТАМ, что тебя не предупреждали.

— Коля, я знаю, что я делал и осознаю, что я делаю. И самое главное, так я буду действовать и дальше. Когда же придет мое время и меня призовут к ответу, я отвечу. Перед кем угодно и как угодно. Но это не означает, что сейчас я все брошу и буду поступать как-то по-другому, лишь бы спасти свою душу. Что сделано, то сделано, друг мой. Я останусь тем, кем я являюсь, и я готов ко всему, что ждет меня впереди.

— А я не готов к ТАКОМУ и готов измениться, лишь бы ПОТОМ было спасение.

— Хорошо. В принципе, никаких проблем нет. Что ты хочешь — это твое дело. Главное, Люда об этом ничего не знает?

— Нет, ей это ни к чему. Да и тогда уж точно все узнают причину, по которой я сам себя замуровал.

— Отлично. Но как твой друг я должен тебе помочь. Если считаешь, что мы нагрешили, и что тебе за это воздастся, то исповедуйся. У меня один знакомый так делает. Нагрешит, а потом кается. Самое главное, говорит, чтобы раскаяние было искренним.

— Это на улицу надо выходить, а я, как ты видишь, не могу себе этого позволить. С учетом того, что я в церковь пойду, точно что-нибудь произойти может.

— Не обязательно. Ты священника домой можешь пригласить, сейчас такое возможно. Я все узнаю и тебе сообщу, хорошо.

— Давай попробуем.

Разговор их длился еще долго и закончился бутылкой «Henessi» — начальники могут себе такое позволить в послеобеденное время. От их отсутствия на рабочем месте работа не остановится. Вадим, как и обещал, помог другу с организацией выезда священника на дом для исповеди. Николай, больше веривший в наказание, чем в спасение, рассказал священнику о своих грехах. О тех, которые помнил, а помнил он многое. С тяжелым сердцем покинул батюшка квартиру Самсоновых, но и это не принесло Николаю облегчения. Он позвонил Вадиму и попросил его прийти. Разговор обещал быть длинным, и они договорились, что встретятся на выходные. Естественно, в квартире у Николая.

Когда Вадим пришел, на улице мела пурга и шквальные порывы ветра, неистово обрушиваясь на стекла убежища, казались Николаю ударами самой Смерти, которая пришла сказать, что из ада еще никто не убегал. Зайдя в квартиру и еще раз протерев очки от растаявших снежинок, Вадим, увидев как Николай общается с женой, отметил про себя, что он стал с ней более обходителен. Видимо сказывалась самоизоляция от общества и нехватка человеческого общения. Извинившись перед Людой, что им придется уединиться по делам бизнеса, Николай пригласил его к себе в кабинет.

— Ну что, дружище. Рассказывай, все грехи тебе отпустили?

— Все, да не все.

— Это как?

— Вдаваться в подробности не могу, но суть в том, что за часть грехов священник мне сказал, что не знает, простит ли меня за них Бог.

— Это за какие же?

— Священников помнишь?

— Э-э-э… Это когда мы того?.. М-м-м, да?

— Да. Все правильно понял. За убийство священников, разграбление церквей и их сожжение прощения нет. Понял?

— Да. Мне, если честно, самому сейчас не по себе за это. Сам постоянно вспоминаю и содрогаюсь. Но, как я тебе и говорил, что сделано, то сделано. По сколько нам тогда было? По лет шестнадцать-семнадцать?

— Да, где-то так.

Оба замолчали, вспомнив неприглядную часть первоначального накопления капитала. Тяжело вздохнув, Вадим поднял брови и развел руками.

— То есть, если я все правильно понял, продолжаешь держать оборону?

— Абсолютно правильно понял.

— Я тебе еще в прошлый раз хотел сказать, но промолчал. Подумал — все уладится, но как вижу, — нет. А ты не думал, что несмотря на то, что ты отгородил себя от всего окружающего мира, ты все равно умрешь по истечении лет? И тогда не миновать тебе того, во что ты веришь.

— Думал, но тут я бессилен. Мне хотя бы отдалить этот момент. И то хорошо.

— Ты знаешь, видимо специально для таких как ты сейчас одна компания разработала программу по искусственной заморозке человека и хранении его тела вечно. Ну, то есть…

— Да понял я. Фантастику в свое время тоже смотрел. И что, хочешь сказать, что писатели и кинематограф снова оказались пророками открытий?

— Пророками, не пророками, это меня не касается. Факт того, что механизм такой заморозки разработан, и сейчас проходит тестирование. Я это от Царева Макса узнал.

— Царева?

— Ну-у-у, этого, из научно-инновационного… как там его?

— А, понял.

— И что скажешь? Я без смеха. Если ты и в самом деле во все это веришь, то мое дело, как говорится, предложить. Спасение души соучастника и мое дело тоже.

— Не знаю, не знаю. А тело мое где будет находиться?

— У них специально отведенное для этого место. Там тела в заморозке веками могут храниться.

— А если война, переворот или еще что? В общем, все у чего есть начало, есть и конец. Как знать, может лет через двести все накроется медным тазом и мою охлажденную душу прямиком ТУДА?

— Может — да, а может — и нет. Так или иначе, сделать себя бессмертным ты не можешь, а это реальный выход в твоей ситуации. К тому же, они сейчас параллельно внедряют программу по запуску такого замороженного мяса в космос, чтобы оно крутилось на орбите каких-нибудь планет, захламляя космос.

— Угу. Да, за замороженное мясо отдельное спасибо. А если честно, ты, случаем, не на место ли директора метишь, спихивая меня в морозильник?

— Коля, меня устраивает мой пост, власть и доход. Поэтому давай без необоснованных обвинений. К тому же, это ты изолировал себя от компании, и ты рассказал мне о своих «тараканах». Я тебе дал совет, а ты решай — использовать его или нет.

— Заморозка, говоришь…

Мучительно долго и невыносимо скучно тянулись четыре года с того разговора, когда Вадим предложил другу план побега из ада. Все эти годы Николай тщательно взвешивал и обдумал предложенное другом решение. С одной стороны — оно казалось нереальным, с другой стороны — единственно возможным. Все четыре года Николай ни разу не вышел из дома и по-прежнему руководил компанией сидя у себя в комнате. Людмила стала его единственным другом. Она была единственным человеком, которого он видел не через панель мониторов, и он дорожил ею, как никогда в жизни. Отслеживая результаты по искусственному замораживанию человека, он все больше и больше склонялся к мысли о том, чтобы воспользоваться предложенным Вадимом планом. Не хватало только того, что бы подтолкнуло его к принятию решения. За четыре года страх перед адом уменьшается, а желание жить настоящей жизнью не снижается.

Все полярно изменилось, когда у Николая случился инфаркт. С учетом его возраста он с трудом пережил удар. После него для Николая было все предельно ясно — он готов заморозить свое тело. Близость ада вновь была настолько реальной, что он снова вспомнил все физические страдания и мучения, которые он пережил тогда, когда его сердце остановилось на мокром полотне дороги.

Когда Николай захотел, чтобы ему объяснили механизм сохранения жизни, специалист физиокриогенного отдела Александр Усольцев виновато кивая головой тихим и скрипящим голосом кратко, но очень доступно объяснил все. «Жизнь в телах фактически останавливается. Все органы перестают функционировать, включая сердце и мозг, движение крови прекращается, благодаря принудительному погружению в сон и последующему резкому снижению температуры в капсуле, в которой будет находиться ваше тело. Можно сказать, что человек становится трупом, — противно захихикал Александр, — но это не так! Под воздействием биотоков, работающих по определенной схеме, происходит внешнее стимулирование всех органов. То есть органы и работают, и не работают. Обман организма, что он жив, в результате чего он не стареет». Николай на это только развел руками. Во всем этом его смущал один аспект. Из того состояния, в которое сейчас погружали людей, нельзя было вывести человека в прежнее. Соответствующий проект находился еще в разработке, и на данном этапе уснуть навечно желали лишь те, кто боялся возрастного одряхления, старческого маразма или преследовал свои, только им известные, цели. Именно к ним и относился Николай, а времени ждать, как показал инфаркт, у него нет.

Выяснение обстоятельств новомодной процедуры показало, что побег с того света требует значительных материальных затрат. Содержание тела в капсуле и постоянное наблюдение за его показателями выливалось в немалые деньги. Вопрос со средствами был решен просто. Личные накопления и вложения были переведены в деньги. Николай развелся с женой, не оставив ей практически ничего, испортив тем самым свои единственно идеальные отношения за всю жизнь. Естественно, Люда сопротивлялась как могла, но жесткая работа юристов и непрозрачные намеки на эпилог ее жизни сделали свое дело. На закате жизни она осталась у «разбитого корыта» без какой-либо вины со своей стороны. Все средства Николай перечислил на счет организации, гарантировавшей «вечную жизнь» его душе. По договоренности с Вадимом друг занимал место руководителя в компании, а компания, в рамках спонсорской помощи, ежегодно перечисляла на счет все той же организации весомую сумму на разработку и внедрение проекта по запуску в космос капсул с телами, в которых жизнь, останавливаясь, растягивалась на бесконечность. О решении Николая в компании знал только Вадим. Он же приехал провожать его в хранилище тел под неприметным городком в Ленинградской области, время в пути до которого длилось вечность как показалось Вадиму. Выехав, лишь только трасса стала различима, а это было поздней осенью, они несколько часов плелись по дороге, не превышая 40 километров в час. Но все, что имеет начало, имеет и конец, и их путь закончился у монолитных блоков центра.

Николай, окинув в последний раз взглядом природу, которая в тот хмурый ноябрьский день готовилась к зимней спячке, чтобы пробудиться весной и вновь возродиться молодой травой на земле и новыми листьями на деревьях и жить таким образом вечно, с волнением и страхом отметил про себя, что и он готовится уснуть, но в отличие от циклов природы, без намерения проснуться, но, как это ни странно, для того же — чтобы жить вечно. Уже находясь перед капсулой, в которую ему предстояло лечь, он дрожащей рукой пожал руку Вадиму и испуганно как щенок посмотрел ему в глаза. Впервые в жизни Вадим видел друга таким. Жесткий и расчетливый, хладнокровный и жестокий, убийца, вор и попиратель общечеловеческих ценностей, для которого святынями были лишь насилие, деньги и власть, этот «апостол зла» стоял перед ним, действительно и искренне боясь того, что ему уготована встреча с вечным Злом. В этот момент Вадим на секунду усомнился в отсутствии «жизни» после смерти, но тут же отбросил эту мысль, продолжая считать, что его друг смалодушничал и допустил слабость, которая непростительна таким, как они. Несмотря на это, он крепко обнял друга, с которым его столько связывало, и с которым он разделил один жизненный путь, разошедшийся на две тропинки лишь в конце. И когда капсула закрывалась, навсегда скрывая Николая, комок горечи подступил к горлу Вадима, выдавив одинокую слезу, впервые за пятнадцать лет. Предыдущую он пустил, когда умерла его собака, и у него возникло ощущение, что он присутствует на похоронах друга, а не на одаривании его вечной жизнью.

Уже когда Александр Усольцев последовательно нажимал ряд клавиш, запускающих программы искусственного сна и заморозки, Вадим посмотрел на специалиста и отметил про себя, что, несмотря на его двадцатипятилетний возраст, очаговое облысение настолько обширно, что голова Александра просто сияла отраженным светом, который резал взор.

— Александр, а Николаю будут сниться сны?

— Да, конечно. Мозг же будет работать под воздействием внешнего стимулирования и программа функционирует так, чтобы сразу же вводить мозг в состояние быстрого сна, при котором снятся сны. Мы решили включить этот аспект, чтобы в вечной жизни можно было не скучать.

— А что ему будет сниться?

— Это одному Богу известно. Мы не стали включать программу распознания снов в разработку, хотя и можно было. Просто смысла в этом нет, так как из-за обмана мозга Николаю будет сниться один и тот же сон, тот, который он увидит первым, но при этом постоянно развиваясь. А первым сном будет последний образ, который он сам сформирует у себя в голове. Это, так сказать, принудительное перетягивание мысли в сон. Ну и, естественно, все ощущения во сне как наяву, как это и бывает.

— Николай об этом знает?

— Конечно, мы специально предупредили его об этом. И, как вы понимаете, готовясь к вечной жизни и вечному сну, люди создадут в сознании что-нибудь приятное, чтобы вечно наслаждаться этим.

Вадим спокойно вздохнул и не спеша пошел к выходу. Откуда ему, и тем более специалистам центра, было знать, что Николай так усердно сосредоточился на мысли о том, чтобы не думать об уготованном ему аде, что в результате, как само собой разумеющееся, последним образом, который возник у него в сознании перед вечным сном, был ад во всех его деталях, в который он не хотел попадать с того самого момента, как пережил клиническую смерть тогда, на мокром асфальте...