Литературное объединение «Новые писатели». Занятие шестнадцатое

Добрый день всем!

Мы продолжаем разговор.

Мы уже взяли за правило воспроизводить финал предыдущего занятия. Для удобства и чтобы лишний раз не повторяться.

Настоящий поэт — это тот, чьего дара хватает, чтобы писать набело и сразу гениально, или все-таки это тот, кто не гнушается кропотливым, постоянным и огромным трудом, о котором так многие говорят? Стихи без помарок или сплошные перечеркивания в поисках нужного варианта?

... Моментальное рождение или долгие дни сомнений и правка?..

Гениальность. Талант. Есть ли система?

«За городом вырос пустынный квартал

На почве болотной и зыбкой.

Там жили поэты, — и каждый встречал

Другого надменной улыбкой.

Напрасно и день светозарный вставал

Над этим печальным болотом;

Его обитатель свой день посвящал

Вину и усердным работам.

Когда напивались, то в дружбе клялись,

Болтали цинично и прямо.

Под утро их рвало. Потом, запершись,

Работали тупо и рьяно.

Потом вылезали из будок, как псы,

Смотрели, как море горело.

И золотом каждой прохожей косы

Пленялись со знанием дела.

Разнежась, мечтали о веке златом,

Ругали издателей дружно.

И плакали горько над малым цветком,

Над маленькой тучкой жемчужной...

Так жили поэты. Читатель и друг!

Ты думаешь, может быть,— хуже

Твоих ежедневных бессильных потуг,

Твоей обывательской лужи?

Нет, милый читатель, мой критик слепой!

По крайности, есть у поэта

И косы, и тучки, и век золотой,

Тебе ж недоступно все это!..

Ты будешь доволен собой и женой,

Своей конституцией куцей,

А вот у поэта — всемирный запой,

И мало ему конституций!

Пускай я умру под забором как пес,

Пусть жизнь меня в землю втоптала, —

Я верю: то бог меня снегом занес,

То вьюга меня целовала!»

Александр Блок. «Поэты»

Добрый день, друзья!

Начну нашу беседу гениальным, на мой взгляд, стихотворением Александра Блока. Гениальным — в абстрактном понимании. Ввиду того, что частное суждение ещё не является истиной. Кто-то согласится со мной, кто-то нет, но Александр Блок дал совершенно оригинальную, не похожую на кого-либо из собратьев по перу, трактовку определению «поэт». Ещё и снабдил осознанно вычурным гротеском личности поэтов. Сюжет наполнен своеобразной философией, индивидуальным взглядом на служителей муз и обывателей. Можно принимать его взгляды, можно негодовать, но равнодушным навряд ли кто останется.

Как любят говорить юристы: «Вот вам преамбула. А теперь собственно амбула». Когда я писал статью к прошлому занятию, я и помыслить не мог, что в некотором роде предвосхищу тему сегодняшнего. Не думал, что доведётся цитировать самого себя, но в качестве напоминания: «Признаемся сами себе — гениев среди нас нет. Ну, или почти нет. Гений — уникальное творение Создателя. И за всю человеческую историю, не сильно напрягая память, их можно легко перечесть. Поэтому цех поэтов и прозаиков представляет собой людей, наделённых талантом. Но если исходить из постулата, что Бог всех людей наделяет талантом, то гипотетически каждый имеет шанс проявить себя в творчестве».

Близко. Но не настолько, чтобы обойти вниманием сегодняшнюю тему. Хотя бы в нескольких абзацах. Рената неожиданно прямолинейно сформулировала вопросы.

Я бы добавил ещё несколько, но сформулирую их в завершение сего опуса.

Ответ на первый. Во взаимосвязи с остальными, объединёнными в один абзац обоснованной логикой Ренаты Юрьевой.

Поэт может быть гениален. Поэт может быть талантлив. Но ни одному из них не обойтись без кропотливого труда. Писать сразу и набело… Это ещё не гениальность, но уже родственный признак. Писать гениально и набело возможно… Но об этом чуть позже.

Гениальный поэт — плод Создателя. Человек, наделённый Даром. Вот так, с большой буквы. Дар, увы, можно растерять, растратить. А можно обернуть его во благо себя и общества. Во благо литературы. Национальной и мировой. Поэтому труд для гениального поэта — неотъемлемая составляющая его творчества. Бог не приветствует лентяев. И даже гению необходимо проявлять упорство. Которое обязательно будет оценено и вознаграждено. Пусть не всегда при жизни поэта. Я не о материальном, а о духовном вознаграждении, которое не продаётся и не покупается, проявляясь в памяти потомков, в их стремлении к свету, воодушевившись творчеством поэта. Ведь Дар не даётся просто так. Поэт, наделённый Даром, должен понимать всю меру великой ответственности, возложенной на него Вседержителем.

Теперь, непосредственно о кропотливом труде. Я не гений. Поэтому предоставлю слово Александру Сергеевичу Пушкину:

«Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты,

Проводит тихий век без горя, без заботы».

Или:

«Рифма, звучная подруга

Вдохновенного досуга,

Вдохновенного труда,

Ты умолкла, онемела;

Ах, ужель ты улетела,

Изменила навсегда!»

Вот и ответ. Причём он подводит жирную черту под вопросом — поэт (гениальный, талантливый) в итоге вынужден быть кропотливым и рачительным трудягой. В чём не стеснялся признаться себе и другим Александр Сергеевич. При этом осознавал ли он, что наделён божественным даром? Безусловно. Об этом свидетельствуют строки:

«Дана мне лира от богов,

Поэту дар бесценный;

И муза верная со мной:

Хвала тебе, богиня!»

Что ж, Александр Сергеевич без моего участия прекрасно справился с задачей, ответив на первый вопрос. Наличие поэтического Дара не превращает гения в волшебника, и упорный и кропотливый труд также является его естественной стезёй при работе над поэтическими произведениями, как и у талантливых поэтов. Тем более, известно, что Александр Сергеевич Пушкин неоднократно переписывал, правил свои стихотворения. Искал в вихре рифм «лиру от богов», чтобы получить удовлетворение от проделанной работы.

Можно ли написать стихотворение гениально и набело? Можно. В двух случаях.

Первый — сильное эмоционально потрясение. Когда душа наголо, а нервы наружу! Вот в этом чувственном порыве чаще всего и рождаются стихи, которые впоследствии править — только безнадёжно их испортить. Да ещё и над собой поизгаляться, занимаясь умственным мазохизмом.

Второй случай чем-то роднится с первым, но не так тесно завязан на психоэмоциональном состоянии поэта. И знаете, что это? Экспромт. Он может быть как результатом эмоциональных переживаний поэта, так и следствием незначительного явления… Например, Александр Сергеевич большинство стихотворений написал в осеннюю пору. Осенний лист на пруду — и рифмы уже плавно льются.

«И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы лёгкие навстречу мне летят,

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,

Минута — и стихи свободно потекут».

А.С. Пушкин. «Осень».

Или лёгкая любовная лирика. Даже шутейный экспромт на празднике нежданно может оказаться гениальным и не требующим правки. Только, друзья, не будем обольщаться. Экспромт скорее исключение из правил, чем правило. В такие исключительные моменты стихотворение может быть торопливо, неразборчивым почерком записано в блокнот (если он случаем оказался под рукой), на носовом платке, салфетке или обратной стороне счёта в ресторане. Пока кружащие голову вдохновенные строки не растворились в глубинах памяти поэта.

Ответ на второй вопрос представляет собой краткое дополнение первого. Не знаю истории творчества ни одного из известных поэтов, чтобы написанию ими произведения, которое мы считаем гениальным, не предшествовали «муки творчества», сомнения, иногда — отчаяние. Когда поэт готов был бросить в огонь незавершённый шедевр… Если бы не помощь друзей. Я немного отклонюсь от поэтической темы, чтобы привести наглядный пример. Николай Васильевич Гоголь, работая над «Ревизором», едва не уничтожил пьесу. И лишь благодаря Александру Сергеевичу Пушкину (уж не знаю, чем он увещевал писателя), великое произведение, ставшее символом не одной эпохи в России, предстало перед читателями.

Вот под такими нехитрыми размышлениями я позволю себе сделать вывод — поэзия не что иное, как результат системной работы автора. Прежде всего над собой.

Теперь плавно перейду к вопросам.

Я не без умысла привёл в самом начале стихотворение Александра Блока. Скорее, в помощь себе и читателям литобъединения, чтобы сформулировать — кто есть гениальный поэт.

В моём понимании (о божественном Даре я уже говорил), гениальность — это умение поэта найти среди сонма избитых тем оригинальную идею, выразить её (в любой степени сложности) ярко, блистательно, сразу в душу. При этом дать читателю ясно понять, что поэт хотел сказать ему. Или избитую тему изложить так, что она засверкает новым и непривычным блеском. Окрасится в новые, свежие цвета. Незабываемые. Так, чтобы стихотворение не просто хотелось бы читать и перечитывать, но и цитировать. Вот это уже сверхзадача для таланта и задача для гения.

Но ведь талантливость не так далека от гениальности. Талант — искра божья в каждом человеке. Она может тихо тлеть. А может вспыхнуть… Ничуть не уступая гениальности.

Вот и подоспели мои каверзные вопросы, на которые очень бы хотелось получить ответы других участников-авторов:

1. Что представляет из себя гениальность в поэзии.

2. Что представляет из себя талант в поэзии.

3. В чём принципиальные отличия между гениальностью и талантливостью?

Своё мнение я высказал. Есть желающие высказать своё?

Игорь Косаркин

О пользе стругания Буратин

В силу специфики своей профессии имею обыкновение читать много. Поэтому чтение «для души» и «чтение для дела» приходится разделять по принципу 20 на 80. Признаюсь, чаще всего «для души» забредаю на сайт журнала Лиterraтура. И обязательно что-то нахожу для дела. Такая вот диалектика. Вот и в очередной раз нашел. Привожу выдержку из материала Ольги Балла-Гертман «Преображение слова».

«… необходимо ответить по меньшей мере на два краеугольных вопроса, по крайней мере – задуматься над ними. Первый: что такое вообще литература и, шире, – искусство? Где проходят их границы? Такого ответа на этот вопрос, который устраивал бы всех поголовно, не будет никогда, с этим следует сразу смириться. В таком случае, сформулируем его – чтобы вообще имело смысл на эту тему говорить – следующим образом: что лично ты, говорящий здесь и сейчас, понимаешь под литературой и искусством и – ни капли не менее важно – в какой мере это твоё понимание способно претендовать на статус чего-то хоть сколько-нибудь большего, чем твои личные симпатии и пристрастия?»

Тема ее материала была довольно далекой от поэзии, но к нашему сегодняшнему разговору её размышления имеют отношение самое непосредственное.

 Каждый ли из тех, кто говорит вслед за Маяковским: «Я – поэт, этим и интересен», — имеет на это право? Причем не в контексте первой части этого заявления (о поэте), а именно что второй. Я утверждаю, что назвавшись груздем (поэтом), мы им становимся автоматически, по определению. Это – априори, иное от лукавого, это – не что иное как самоидентификация. А вот интересен ли? Потому как предопределенный самим фактом рождения интерес к себе любимому еще не означает интереса к нам других. А если интересен, то сколько этих других и не закончится ли этот интерес после того, как эти другие почитают других поэтов? Насколько их личные пристрастия и симпатии кореллируются с понятиями литература? Может у этих других просто вкус дурной…

Черт возьми, вопросики-то! Этак я, пожалуй, убреду от темы, да попутно всех напугаю…

Вернусь-ка поближе. Вспомнил прошловоскресеньевское признание Ренаты Юрьевой, сделанное читательницей: «Пишите! Стихи ваши необходимы! Они исцеляют и мне помогают…»

 Было ли у меня хоть раз, когда мне признавались, что мои т.н. «литературные» опыты кого-то от чего-то спасли и кому-то очень нужны? Нет, не припомню. Обратное было…

Знаете, а я понял, отчего это. Не потому, что мои опусы так уж плохи, а потому что сделаны.

Непонятно? Объясню. Первый «выплеск», когда бросаешься к листку бумаги или компьютеру, чтобы записать строчку, строфу, а если повезет, так и все стихотворение, обычно самый продуктивный. После того, как стихотворение рождено, остается его не испортить. Не упразднить эмоции, не устранить душу.

Бывает, что стихотворение, которое не трогают, значительно сильнее (не лучше!) обработанного. Оно сырое, аритмичное, без должной рифмы и вообще странное. Но — цепляет.

Понятно, что настоящий поэт на этом никогда не остановится. Ему придется дошлифовать свое творение, огранить бриллиант. И иногда выкинуть «болванку» в корзину. Странное дело, не правда ли? Что-то цепляет, даже знаешь что, а начинаешь править – ничего путного не остается. Ускользает. А оставить как было — стыдно. Поэт, настоящий, он всегда чувствует, когда сыро.

Знаете, что делал Пушкин? Иногда брал без спроса, то есть воровал, иногда спрашивал разрешения, порой покупал или менялся. Речь идет о чужих строчках, которые Пушкин считал гениальными, но бездарно растранжиренными в пустом в основном творении другого поэта. Как если бы ложку «Хенесси» плеснуть не в чашку кофе, а в ведро. Зато у Пушкина эти «чужие» строчки «играли», вставая РАВНОПРАВНО с другими не менее сильными собственными.

Итак, стругать или нет? Делать из полено Буратино или доказывать всем, что полено и так совершенно? Это сродни спору между современными художниками, мастерами инсталляций и приверженцами живописи классической — на полотне или бумаге. Мне лично вторые гораздо ближе. Да и живет талантливо написанная картина века, а не три секунды, пока на нее смотришь. Все равно ведь начнут потом в лупу рассматривать каждый мазок (слово) и выносить вердикт. И оно, это творение, или останется или сгниет на чердаке (в сети).

Но вначале это творение должно быть рождено и освящено Создателем, а не вымучено.

Поэты, учитесь читать!

Делить эйфорию на двадцать,

            Себя от себя отдалять,

Восторгам не поддаваться.

Поэты, учитесь смешить,

Безумствовать, раздражаться,

Неистово матом ругаться

И убежденно жить.

Поэты, учитесь выть

От смертной тоски и боли.

Себя научая воле,

Учитесь других учить.

Поэты, учитесь летать…

Да уж, выдал сентенцию… Все же я тридцать пять лет не пробовал рифмовать. Вот, сподобился. Вряд ли получилось хорошо. Зато хорошо получается у других, к чьему мнению следует прислушаться.

Леонид Кузнецов

О гениальности и мастерстве

А черновики есть даже у Бога.

Не верите? Да возьмите хоть динозавров!

Сотворил. Посмотрел. Не понравилось. Зачеркнул. Большой и жирной чертой. Да так, что ни одного не осталось; разве что в эпосе народном, в сказках про драконов. Потоп тот же. Всю историю человечества набело пришлось переписывать…

Что уж о нас говорить, несовершенных жалких пародиях на Творца, хоть и вылепленных «по образу и подобию»? И что такое гениальность в понимании каждого из нас?

Спроси — уверен: в представлении большинства что-то сродни эдакому Адамо-Ньютону, лежащему в эдемском саду (или на Парнасе), задравши ногу на ногу и лениво жующему падающие ему прямо в рот райские яблочки.

Ну и — конечно же! — парочка (а то и дюжина) ангелочков, вокруг да около порхающих и нашептывающих счастливцу в оба уха готовые формулы знаменитых теорем, главы поэм и сценарии трагедий.

Но так ли все обстоит на самом деле?

Как создавали свои творения те, кого мы сейчас, в наше время, не стесняемся называть «великими»? (Поскольку вопрос поставлен именно о поэзии, то о поэтах будем и говорить)

Думаю, любому, кто хоть немного интересовался подробностями не только жизни, но и деятельности знаменитостей, известно как на самом деле далеко от действительности вышеприведенное мной выше шутливое сравнение.

Пестрящие бесчисленными исправлениями черновики Пушкина и мучительный антагонизм Цветаевой, трудные «самопоиски» Ахматовой и упорные (до десятка вариантов порой) «переиначивания» какой-нибудь строфы у Есенина, «самосжигающее» творчество Высоцкого и бессеребренное, хрупкое — словно кожи лишенное — башлачевское.

Кто из нас нынешних может «похвастать» чем-то подобным?

И я скажу почему. Потому что лишь тогда поэт удостаивается звания «гения», когда он начинает писать для ДРУГИХ. Мы же (в преобладающем большинстве своем) пишем — для СЕБЯ.

Ну представьте себе ту же Ахматову, говорящую: «Кому какое дело? Как чувствую — так и пишу!» Как-то не очень получается, правда?

Пишущий для других, в первую очередь и ориентируется на этих «других»; на читательскую аудиторию, на своего слушателя. Ему дорого, важно и ценно его мнение: как воспримут? что скажут? а скажут ли? Или промолчат, просто пройдя мимо?

А укажи кому-нибудь из нас, нынешних, незадачливый критик: у вас, мол, там с размером не все в порядке или рифма хромает.

Так, в лучшем (для критика) случае, только фыркнем в ответ, а не то такую рифму загнем, таким размером погрозим, что и сам не рад останется!

«Неча на зеркало пенять…» — говорит народная мудрость.

И тут, думаю, многие со мной согласятся.

* * *

Мы выставляем свое очередное творение на суд читательский, а нередко и на разбор критический с явным и твердым желанием, дабы оно, пестуемое и лелеемое, как можно большим числом посетителей и завсегдатаев был прочитано. Но стоит только получить замечание (чаще всего, кстати, по существу), как тут же встаем на дыбы и растопыриваем колючки.

Мы не хотим слышать ничего плохого о своем детище (ведь оно — наше!); только хорошее. Или вообще никак.

Мы самолюбивы, чадолюбивы и горды. Мы — поэты; существа чуткие, трепетные и ранимые. И — даже! — с некоторой претензией на непогрешимость: «Как я могу ошибаться? Ведь я пишу то, что чувствую! Разве могут чувства лгать?!»

Чувства — нет. Но «чувствующий» — да. Точнее, может быть примитивна и груба манера его передачи этих чувств другим, ничего при этом не испытавшим, кроме чувства досады, разочарования и скуки.

Три человека, глядящие на одно и то же солнце, опишут его (и напишут о нем) каждый по-разному. По-своему. И это зависит от целого букета факторов: от наблюдательности, образованности, общественного положения, рода деятельности, воображения и — даже — вероисповедания.

Древний эллин сравнил бы его с всадником на огненной колеснице, египтянин — с камышовой ладьёй, скользящей по небесному Нилу, наш современник возможно с затянувшимся во времени взрывом мегагалактической водородной бомбы. И каждый был бы по-своему прав. Но суть не в этом. Суть в том, как, какими словами, образами, первый, другой и третий передали бы видимое постороннему слушателю в вольном лирическом изложении. Каким бы выбрали слог, рифму, размер? Какими причудливыми метафорами, гиперболами, инверсиями его разукрасили?

Какой бы вложили в него смысл (и вложили ли бы вообще), мораль, идею?

Каким бы внутренним зарядом наделили бы его, чтобы он ожил, раскрылся как розовый бутон, чтобы другой смог не только видеть его посредством образов и строк, но и слышать, обонять, осязать сквозь строки?

И знаете, мне все-таки кажется, что данная задача под силу лишь личности одаренной и незаурядной. Я хочу сказать, что человека можно научить идеально стряпать коврижки, идеально класть кирпич или идеально тачать «болванки», но научить писать идеальные стихи — нельзя.

Потому что хороший каменщик, хороший токарь и хороший пекарь (не в обиду последним будет сказано), как бы там ни было, будут только хорошими пекарями, токарями и каменщиками, т. е — ремесленниками.

Так и мы, в большинстве своем ремесленники от пера, можем (в результате ежедневных упорных тренировок) научиться писать хорошие стихи, но… так и не превратиться в гениев.

Ибо гениальность, как и наитие, дается свыше. Не по «хотению» нашему, а по глубине нашего сердца, ибо гений…. чувствует этот мир кожей и тут же реагирует на малейшие его вибрации и колебания. Он не может по-другому. Он устроен ТАК. И в этом его лавровый венец. И его счастье. И его крест. И боль. И неприкаянность. И одиночество. И… в большинстве случаев обреченность.

* * *

Лев Толстой в своем известном труде «Об искусстве» вспоминает эпизод, произошедший с великим русским художником Брюлловым.

Как-то во время занятия в студии Карл Павлович, подойдя к одному из учеников, бьющемуся над очередным эскизом, не утерпел, взял в руки кисть и двумя — тремя мазками вдруг совершенно преобразил картину, сделав её… живой.

«Как это только у вас получается?! — в порыве изумления воскликнул ученик. — Ведь вот, лишь чуть-чуть тронули, и…»

«Вот именно там, где начинается «чуть-чуть» и начинается искусство», — ответил великий живописец.

Это-то «чуть-чуть» и отделяет границей непереходимой гениальность от ремесла.

Это-то «чуть-чуть» ни деньгами, ни годами упорных трудов приобретено быть не может.

Это та «изюминка», та мета гениальности, коей музы наделяют лишь редких своих баловней; тех, которые (да вы помните) лежат в саду Эдемском и, задрав ногу на ногу, ловят падающие к ним в рот яблоки…

Именно с «этой стороны Луны» мы и привыкли смотреть на великих. А ведь есть еще и другая — обратная. Сторона бессонных ночей, упорных поисков, скомканной исчерканной бумаги, неудовлетворенности и разочарований, скрытая от всех глаз сторона «затяжных родов» и — как следствие — ничем не передаваемого счастья рождения на свет нового стиха…

* * *

В неплохом (но весьма однобоком, на мой взгляд) фильме «Есенин» великий поэт показан именно с этой, с привычной, «общевидимой», если можно так сказать, стороны.

Ветрогон и повеса, чуть ли не все дни напролет протирающий штаны в кабаках, на одном духу — как бы между прочим — сочиняющий своих известных «26» (случай кстати реальный в есенинской биографии, но лишь только лишний раз подтверждающий закономерность), хулиган, интриган (поневоле) и бабник, занимающийся всем чем угодно, но только не работой. Не творчеством. Но когда же тогда, в какие невидимые зрителю дни, года, часы и минуты писались «Русь Советская» и «Пугачев», «Кавказский цикл» и «Исповедь хулигана», «Ключи Марии» и «Черный человек», статьи, заметки и манифесты… За барной стойкой?!

Напрашивается вопрос: отчего создатели фильма, столь красочно расписавшие нам «светскую» жизнь поэта, не позаботились (окромя двух — трех эпизодов) о том, чтобы осветить и его творческую деятельность?

И тут же приходит и ответ: а зачем?

Ведь это было бы попросту никому не интересно! Ну, за исключением крайне узкой и малочисленной группы фанатичных «почитателей таланта», готовых молиться хоть на стоптанный тапок…

Фильм же должен быть динамичным: красочная смена декораций (приправленная водкой, женщинами и мордобоем) — что может быть лучше для рядового обывателя?

Ну а как же мордобою ужиться с долгим, серьезным и кропотливым трудом?

Как ужиться «Ключам Марии» с битыми носами и стеклами, и «Пугачеву» с замызганной кабацкой стойкой? Русоголовому крестьянскому пареньку Сереже это оказалось под силу. Создателям фильма — нет. Потому они и решили оставить большую (и важную часть есенинской жизни) за кадром…

* * *

Кто-то, быть может, прочитав здесь написанное, махнет рукой: да ну его!

Если уж гениальность обусловливается не становлением, а рождением, если — сколько не корячься! — стать или не стать великим решает кто-то там (Бог, музы, слепой случай), но только не я… стоит ли даром время терять?!

Думаю, стоит. Кто знает, может именно в вас заложена та редкостная искорка «гениальности» (обладание которой несет как правило только неутолимую боль и непомерную тяжесть)?

Как узнать, не попробовав? Но для того, чтобы «быть», нужно сначала «стать».

А для того, чтобы «стать», необходим долгий и упорный труд, бесконечная работа над самим собой, поиск самого себя, своего лица, стиля и почерка.

Круг замкнулся. Запускаем круг…

Вот: глина, холст, чистый лист.

Что по душе?

Выбирай!

НЕПОСЕДА

А стихи — будто малый ребенок,

непоседливый и капризный;

пяткой комкают саван пелёнок:

где нога, где рука —

разберись-ка!

Не расчешешь в пробор, не расправишь,

не уложишь в рядок —

                                   хоть ты тресни!

Чертенята шальные играют,

баламутя хвостами безбрежность

вопрошающих глаз….

                                   По гардине

пятаки разбросал да полушки

лунный свет…

Мотылями ночными —

первый снег…

                                   белый пух из подушки….

И ни боли, ни злобе нет места —

                                   мне сегодня они не порукой —

отлетят, упадут в неизвестность,

оставляя лишь сладкую муку

отгоревшего дня…

Лишь терпенью

окрыляющей станет наградой

приоткрывшихся губ откровенье

непоседы….

                                   сопящего рядом.

Ю. Гончаренко@ Nemo

__________

Знаете, друзья, вот не было бы у нас текста Юрия Гончаренко, я непременно оставил бы в качестве темы следующего занятия вопросы, заданные Игорем. Но после того, как на них практически ответил Юрий, я склонен эти вопросы несколько переиначить, оставив их суть.

Мы, давайте-ка, в следующее воскресенье поговорим о том «чуть-чуть», что отличает истинную поэзию от обычных рифмованных строк. Попробуем понять, а можно ли научиться самому творить это чудо, превращающее поделку в Искусство. И конечно же, с примерами, насколько возможно.

Вот кстати насчет примеров. Давайте, действительно, попробуем написать "на заказ". Юрий предложил в качестве примера — о солнце. Почему бы и нет? Чем мы хуже египтян?

До встречи!

Л.К.