Владимир ЧЕКАЙДА (г.Москва) ЖАЖДА ЖИЗНИ

(Записки старого экспедиционера)

История эта случилась не так давно.

Наш институт как всегда проводил экспериментальные работы с берега Чёрного моря силами отдела. Моря, потому что институт называется «Физики моря» (ИФМ); с берега, потому что корабли давно проданы; отдела, потому что две трети института разбежалось от безденежья, и мы были последними, кто хоть что-то пытался сделать во имя Науки. Да и отдел тянул работы из последних сил.

«Последние их могикан», так мы называли сами себя, и это были не пустые слова. Ставшим у власти после 1990 года наука была не нужна, их одолевали другие заботы. Одним из ярких представителей этих самых могикан был наш бывший главный корабельный инженер. Сам он жил и работал в Санкт-Петербурге,  естественно, на другой работе. Но каждый сентябрьский сезон он брал отпуск и приезжал в Голубую бухту поработать с нами. Причём, на своей автомашине. И, надо сказать, здорово нам помогал – всё-таки не один год провёл на кораблях. Есть же люди в России!

Я, как мог, старался скрасить его материальные затраты – оплачивал ему жильё, расходы на бензин и пр., исходя из моих скромных возможностей заместителя начальника экспедиции. Он всегда очень удивлялся и возмущался, когда я вручал ему деньги, но, тем не менее, мне всегда удавалось уговорить его их взять. Можно добавить, что он сам был очень неплохой человек, за что снискал почти всеобщее уважение.

На этот раз у него не заладилось – загуляла дочь, теребило новое начальство, требуя скорейшего возвращения из отпуска. В конце концов, начальство его доконало и Миша решил ехать в свой Питер раньше окончания экспедиции. Если быть совсем точным, то мы собирались выезжать из Голубой бухты 28 сентября, а Миша  выехал двадцатого.

Наши девушки, как всегда, устроили ему проводы. Миша растрогался,  как  всегда перебрал, и утром жаловался на головную боль. Я меланхолично заметил, что надо меньше пить, и на том расстались. Миша уехал, а мы занялись своей работой.

24 сентября, когда наши сборы в дорогу были в самом разгаре, из канцелярии приютившего нас института океанологии (ИО) мне принесли телеграмму. Она была из Питера, и на ней было написано: «Где Миша? Лариса».

Лариса – это жена Миши. Мне стало неуютно. Расклад Мише на дорогу был такой: день 20 сентября – езда до станции Лихая, где мы обычно ночевали. Это 650 километров от нас. 21 сентября – дорога до Москвы. Это еще 950 километров, но при хорошей погоде это расстояние можно проехать за день. И  22 сентября – дорога «Москва – Питер». Даже если Миша не доезжал до Москвы за 21 сентября и был вынужден где-то заночевать, то в ночь с 22 на 23 сентября всё равно должен был оказаться дома. В самом худшем случае – какой-либо поломки в дороге – днём 23-го. Или сообщить по мобильному телефону, который у него с собой. Пробегавшая мимо Наталья, наша сотрудница и незаменимая помощница по хозяйству, увидев мой застывший вид, спросила:

– Что случилось?

Я молча протянул ей телеграмму.

– Ну и что? – проговорила она, прочитав её. – Кто такая Лариса?

– Жена Миши.

Я ждал, когда до неё дойдёт смысл прочитанного. Наконец, глаза её начали медленно расширяться, и она спросила:

– Когда Миша выехал?

– Двадцатого.

Её глаза стали ещё больше,  она умоляюще посмотрела на меня:

– Где же Миша?

Я вздохнул:

– По всей видимости, с ним что-то случилось в дороге. Нечто такое, что не позволяет ему до сих пор связаться с кем бы то ни было, и сообщить, что с ним.

Наталья посерела:

– Что будем делать?

– Искать, – я немного подумал, – начинать надо, видимо, с ГАИ. Какой у Миши номер машины, чёрт возьми?

Я не зря чертыхнулся – как всегда, самые важные сведения о людях мы пропускаем мимо себя!

– Может, есть на проходной? Они там вроде записывают все автомашины, въезжающие в институт, – робко предположила Наталья.

На проходной действительно были записаны и номер автомашины, и сведения о самом Мише. Наталья уговорила Сергея, сотрудника института океанологии, свозить нас в ГАИ.

– Пойду в канцелярию, позвоню в Питер Ларисе, может, есть какие-либо сведения о Мише, – пришла мне в голову мысль перед тем, как садиться к Сергею  в автомашину. И действительно, Лариса сообщила:

– Миша в больнице…

На этом наша замечательная, оставшаяся с советских времён, связь прервалась и больше дозвониться я не смог

Но и это было уже кое-что. Я спустился к автомашине, сказал, что ехать в ГАИ не надо, что Миша в больнице и что, самое главное, он дозвонился домой. Оставалось выяснить, где же эта больница. Сергей достал из кармана мобильный телефон (он был в те времена ещё редкостью), и мы без проблем связались с Ларисой. Оказалось, что Миша в больнице на станции Лихая. Это –  уже почти совсем хорошо. Для нас, естественно. Решалась, дотоле неразрешимая, проблема поиска, Миша был жив. Все оставшиеся дни, собираясь в дорогу, я, гоня от себя мрачные мысли, время от времени размышлял, что с ним случилось, в каком он состоянии, как его довезти домой и что для этого надо делать.

Более-менее к 28 сентября экспедиция управилась со своими делами: провели все необходимые экспериментальные работы, успешно подняли на берег все наши установленные в море системы, законсервировали аппаратуру, загрузили десятитонный КАМАЗ экспедиционным имуществом для отправки в Москву…  Я  очень долго уговаривал и, наконец, уговорил шофёра выехать 28-го как можно раньше. Я, как заместитель начальника экспедиции, ехал вместе с ним – как-никак ответственный за имущество. Но 28 сентября начались неувязки. Прямо с утра. Выяснилось, во-первых, что шофёр решил взять с собой в Москву своего сына, десятилетнего Васю. Следовательно, транспортировка Миши в Москву на КАМАЗе оказывалась под большим вопросом. В грузовике два места «сидячих», не считая водительского  и лежака за спинками сидений. Но четыре человека в кабине грузовика – многовато и для здоровых людей. А у нас один больной. Может, шофёр специально взял своего сына, услышав наши разговоры о Мише, не знаю. Во-вторых, этот чёрт шофёр приехать-то к восьми утра приехал, но сразу же сообщил, что его сын в городе покупает вино для знакомых в Москве, дескать – позвонили вчера поздно вечером, отказать неудобно. Я молча проглотил эту пилюлю, понимая, что перед дальней дорогой шофёра лучше не нервировать.

Время тянулось медленно. 8.30, 9.00, 9.30, 10.00… Мы жадно всматривались в каждый приходящий автобус. Наконец, начал сердиться уже и шофёр. Я  понимал, что если мы сегодня и приедем в Лихую, то очень поздно вечером, если не ночью. И решать, что делать с Мишей, получалось уже на следующий день. В четверть одиннадцатого приехал Вася и получил от отца взбучку. Они долго пререкались, но, слава богу, уже по дороге.  Я изменил своей привычке считать вёрсты и положился на волю случая, решив –  будь что будет.

Приехали мы в Лихую в восемь вечера. Было ещё светло. Во дворе Калмыковых (наши знакомые, у которых мы обычно ночевали) стояла разбитая Мишина автомашина. Я поздоровался и послушно прошёл в светлицу за Лидией Серафимовной, которая на ходу приговаривала:

– Вот сюда. Вот здесь он лежит.

Мише отвели всю светлицу, сами перебрались в пристройку. Он лежал один в комнате на большом разложенном диване лицом к окну и затылком к двери. На меня пахнуло запахом  давно немытого тела. Миша, увидев меня, заплакал:

– Спаситель мой приехал. Витя, спаси меня!

Я понял, что хоть он и живой, но дело плохо.

Нашла его соседка Калмыковых. Она обратила внимание на автомашину, которая несколько раз проехала перед их домом. Потом машина остановилась, из неё вышел человек и упал. Соседка узнала в нём приезжавшего на ночлег к Калмыковым, и пошла за ними. Миша, увидев Калмыковых, заплакал в первый раз. Я подумал, что в тот момент он понял, что спасён. Они немедленно отвезли его в больницу. Выписали его вчера, ожидая моего приезда. Я взял выписку: «Лесов М.А. поступил в Лиховскую районную больницу 20 сентября в 20.00. Инсульт левой артерии на фоне гипертонической болезни второй степени».

– Господи, – чуть не застонал я, – с гипертонической болезнью он ещё и пил!

«А/д -  220/160. Назначены: магния сульфат, пирацетам, реланиум…»

– Витя, я не могу больше выдерживать эти уколы. У меня от них голова раскалывается!

– Какие, Миша?

– Ему колют магнезию, – сказала дочь Лидии Серафимовны Люба, – приходит медсестра и делает укол.

– Возможна индивидуальная непереносимость, – подумал я и сказал. – Хорошо, Миша, уколы снимаем.

Вместо них я дал Мише успокаивающее – валокордин, пятьдесят капель, андипал (сосудорасширяющее и снимающее боль) и рибоксин (витамин для поддержки миокарда). Не один день его сердце работало в усиленном режиме, витамин  ой ещё как понадобится…

Стало быть, когда он выезжал из Голубой бухты, у него давление уже было порядка двести на сто десять. От этого у него и болела голова. Как можно пить при гипертонии и еще выезжать одному!

Из опыта терапии инсульта: «Лечение помогает лишь в том случае, если с ним успеют в течение «золотого промежутка» - первых трёх часов после инсульта. При кровоизлиянии удаляют гематому, при ишемии срочно вводят препараты, разрушающие «пробку». Позже экстренные мероприятия бесполезны: от затопления или от кислородного голодания «гаснут» навсегда огромные участки мозга». Справочник терапевта. М.,1998 г.

У Миши было явно больше трёх часов…

Решать надо было сразу целую кучу вопросов. Во-первых, транспортировка больного домой. О том, чтобы оставить его здесь, не могло быть и речи. Калмыковы и так с ним достаточно намаялись. Огромное спасибо им всем. Если бы не они, – не видать бы Мише этого света. Из его сбивчивого рассказа следовало, что зрение на правый глаз он потерял где-то на полдороге к Лихой. Давления крови не выдержала левая мозговая артерия. (Обычно не выдерживает миокард.  Тогда инфаркт.) После этого он въехал в трактор и помял машине весь правый борт. На автозаправке он забыл, что надо делать. Давая деньги заправщику, он попросил его сделать все что необходимо, а то сам забыл – что. Миша вообще забыл почти всё – куда он едет, зачем, где ему необходимо остановиться. Каким чудом он доехал туда, куда надо, ведает один бог. Объяснить спасение можно только его гигантской жаждой жизни. Мишина автомашина находилась в плачевном состоянии, но пока было не до нее – сначала надо было решать судьбу Миши. Шофёр наотрез отказался везти Мишу на грузовике. Вероятно, он был прав. Отправлять Мишу поездом одного – верх безумия. Куда он доедет в таком состоянии? Значит, мне надо ехать с ним. Бросать грузовик с экспедиционным грузом, садиться в поезд вместе с Мишей и ехать с ним до Москвы. Надо вызывать в Москву Ларису, а с шофером договориться – где найти его в Москве для разгрузки.

Я позвонил Ларисе в Питер. И чуть не закипел от ярости, когда узнал, что она не может выехать в Москву – ей не на кого оставить её собачек. Один бог знает, чего мне стоило не бросить трубку, а начать ее убеждать, что надо бы найти денег на дорогу и все-таки пристроить временно своих собачек.

 Фу, кажется убедил.

– Лариса, я перезвоню, когда достану билеты. Надеюсь, завтра утром будем в Москве.

Люба вызвалась достать билеты на поезд – у неё работала подруга на вокзале в кассе. Подруга  оформила нам билеты в купе в наиболее пустой вагон. Поезд прибывал в Москву на следующий день в девять утра.

Я перезвонил Ларисе. Мишина жена сообщила, что нашла, кому пристроить собачек. Да, она постарается приехать в Москву завтра утром.

По-моему, я перекрестился.

Мише было необходимо тщательное обследование в хорошей клинике. Затем длительное лечение, возможно, с трепанацией черепа на предмет удаления вылившейся в мозг крови.

Я предположил, что у Миши самое неприятное – разрыв артерии, а не её закупорка. Говоря медицинским языком, – геморрагический инсульт. (Потом выяснилось, что я ошибся). Поэтому я боялся давать больному пирацетам, который усиливает кровяное снабжение мозга, – при разрыве артерии это чревато. Потом рискнул и все-таки дал ему полтаблетки. Ему стало легче, я начал давать сколько полагается.

Пришла соседка побеседовать о Мише, о том, о сем. У меня не было времени общаться о жизни вообще, я только спросил, рассчитались ли с ней. Лидия Серафимовна горячо уверила, что да. Я успокоился.

Пришло время заняться Мишиной автомашиной. Возле неё уже давно крутился Любин муж Андрей. Я знал, что он профессиональный водитель, что  вместе с тестем они нашли на свалке старую пятитонку, восстановили ее и  стали развозить на ней уголь. Зарабатывать себе на жизнь, стало быть. Купить себе легковую для них было несбыточной мечтой. Миша неожиданно предложил:

– Давай оставим мою машину здесь, я сделаю доверенность Андрею. Пусть год поездит, а там посмотрим.

По-моему, Андрей лишился дара речи, когда я сказал ему об этом. Тут же сказал, что не возражает, и сразу принялся регулировать тормозные колодки. Я смотрел, как он ловко орудует возле машины, и порадовался – повезло пареньку.

Без магнезии Миша на удивление быстро пришёл в себя и даже выбрался из постели. Я измерил давление – 160/100. Уже можно жить!

Не давал мне покоя ночной успокаивающий укол Мише на ночь. Я, возможно, его бы  сделал, но как-то было боязно. Выручила   проводница, пожилая чеченка:

– Это запросто. Я своим детям всю жизнь уколы делаю.

И  действительно сделала – очень профессионально. Быстро и ловко.

До поезда нас довез Андрей, который довел-таки Мишину машину до ума.

Передвигался Миша тяжело и медленно. Но с остановками преодолел даже высокий переходной мост, чтобы выйти к платформе. Я вздохнул с облегчением – был ещё порох в пороховницах.

Вагон действительно был почти пуст. Проводница стоически защищала наше купе почти до самой Москвы, но потом поселила-таки двух парней на верхние полки – в вагоне уже не оставалось мест.

Пока Миша спал, я взялся за оформление отчёта по экспедиции. И лишний раз убедился, что везу Мишу и сам еду за собственный счет – денег на подобные непредвиденные ситуации не запланировано.

Миша ночь провёл хорошо. Давление у него было 160 на 90,  с гипертоническим кризом, можно считать, было покончено. На вокзале меня встречал приятель на автомашине. Лариса приехала в десять утра. Сообщив, что ей надо  на вокзал – взять билеты на Питер, она уехала.

Я не совсем понял, почему нельзя было взять билеты сразу, но благоразумно промолчал. Деньги на дорогу Лариса заняла у Мишиной   мамы, то есть у своей свекрови.

– Да, как-то у него все запутано с финансами, да и с семейной жизнью, – вяло подумал я.

Миша не раз хвастался, что зарабатывает вполне прилично. С этой точки зрения вполне логично выглядел его отказ, когда я предлагал ему деньги. Мол, у меня и так их куры не клюют. Ситуация с Ларисой как-то не вписывалась в создаваемый Мишей образ вполне благополучного буржуа. Или все оставляемые Мишей деньги съедали собачки?

 Миша с аппетитом позавтракал. Это было хорошим признаком.

             – Чувствую себя хорошо, но ничего не помню, – признавался он. – Забываю название многих окружающих меня вещей.

Уже то, что он осознавал своё состояние, говорило о многом.

Только посадив супругов Лесовых на поезд, я почувствовал, как устал.

Со следующего дня я вплотную занялся экспедиционными делами. Отыскал шофёра, благо он доехал нормально, организовал разгрузку имущества в трёх институтах, расположив их по прямой дорожной линии, и занялся экспедиционным отчётом.

Через месяц я позвонил Мише и узнал, что обследование в больнице он прошёл, ему назначили курс реабилитации, и дали путёвку в санаторий на месяц.

– Всё, Витя, больше не пью, – напоследок  радостно сообщил он мне.

Я молча чертыхнулся. Интересно, почему этого нельзя было сделать раньше? И задумался о том, – что  за сила удержала его на этом свете?