Ольга ЧУБАРОВА (г. Москва) РАШИД И ШАМАН

Это было странное место, да.

Плоское, в бестолковой толпе домов. Между домами — группы бесстыжих деревьев, теряющих листву уже в октябре.

И много бесстыжих, но очень красивых девушек в джинсах, страстно обтягивающих попу. Ох, какие попы! Но — нехорошо. Попу надо показывать только мужу.

В общем, дикое место. Страшно не похоже на Курдистан.

Называлось это место — Москва. Столица России, да. А ведь когда-то был — Советский Союз! И был Союз за свободу, и был Че Гевара, которого любили свободные курды, а Че Гевара любил Советский Союз.

Но — начало двухтысячных! Рашид приехал, и посмотрел, и увидел, что Россия испортилась: завелись МИЛИЦИЯ и СКИНХЕДЫ. Две группы, что охотились на иностранцев.

С милицией у Рашида было так.

Шел он однажды в университет. Холодно, и лужи под ногами: хлюп, хлюп, дождь со снегом. Одно слово — ноябрь. Звуки слева: дык-дык-дык — хлоп: это машина рядом остановилась, вышли из нее и дверцей хлопнули. Двое. Ай-ай — менты!

— Предъяви документы!

Ну, предъявил.

Повертели паспорт, полистали....

— Фальшивый, — говорят.

— Не! — спокойно отвечает Рашид. — Честный паспорт, правильный, говорю!

— Штраф — пятьсот рублей, — заявляет мент. — Или в отделение с нами поедешь!

«Ладно, покатаюсь», — подумал Рашид, вслух сказал:

— Поехали! — и полез в машину.

— Наглый! — определил первый мент.

А второй только молча и злобно сплюнул.

Рашид знал — он много знал о России — что его полдня продержат и выпустят. Паспорт-то в порядке. Заодно занятия прогуляет. Рашид по-русски понимал хорошо, да только писать не любил, а в университете — пиши как черт, каждый день по несколько страниц! Как будто просто поговорить нельзя.

Но в милиции вышло не так, как думал.

Только впихнули Рашида в обезьянник, как поднялась необычная суматоха. Рашид уловил: «Скорей!» и «Проверка!» Обезьянник открыли, рявкнули:

— Быстро — на улицу, прочь отсюда! Бегом!

Ну, и побежали вьетнамцы-китайцы: ай, повезло!

А Рашид что?

А Рашид сидит и ждет.

Мент сует ему паспорт:

— Иди, — говорит, — дубина, отсюда! Живо! Что, совсем по-русски не понимаешь?

Рашид паспорт взял, полистал — ага, все заветные странички на месте. Не спеша убрал документ во внутренний карман куртки.

Посмотрел с достоинством на мента и сказал, подбирая инфинитивы:

— Руски не понимать, куда ехать — не знать.

— Да ехай куда хочешь! Ты, главное, отсюда чеши давай!

Преподаватель много раз повторяла, что надо говорить «поезжай», и Рашид злорадно подумал: «Э... мент неграмотный! Русский плохо знает!»

Посмотрел с обидой в глазах на мента и медленно, выразительно произнес:

— Вы меня улица брать, машина сажать, сюда везти. Я бедный студент. Дом знать, университет знать, Кремль знать, больше ничего не знать!

Потом добавил с нажимом:

— Сажайте меня в машину и везите туда, откуда забрали!

Мент — молодой, скуластый, тощий — опасно, возмущенно засопел.

— Ах, ты...

— Сайченко! Это что у тебя тут... остаточные явления? С минуту на минуту могут!.. Что у него с документами? — это начальник, толстый, вырос в дверях обезьянника. Окошко собой загородил, через которое свет падал. У-у-у... Этот точно не бегает. Этот — в кабинете добычу ждет.

— Документы в порядке! — доложил Сайченко. — Да только он, гни... га... Уходить не хочет, да и все!

— Не хочет? Это почему не хочет? Что, от страха ноги отнялись?

— Да вот, говорит, везите, мол, на то место, откуда взяли!

— Ух ты! Деловой! — удивился начальник. — И куда ж везти тебя, деловой?

— В университет, — ответил Рашид, — изучать... э... русского языка.

— Ну, язык до Киева доведет! — резонно заметил начальник. — Вот ты и попрактикуйся — дорогу поспрашивай...

— Я Киев не хотеть! — ответил Рашид. — Университет хотеть. Дорогу спросить — как? Один неделя русскую языку учить — ничего не знать!

Начальник прищурился, поморщился... посмотрел на часы — застонал. И приказал опасно сопящему Сайченко:

— Дай ему стольник на такси! Бери деньги, паршивец! Вали отсюда!

Рашид взял протянутые тощей дрожащей рукой сто рублей, хотел сказать, что мало, но посмотрел начальнику в глаза... и решил, что рисковать не стоит. Кивнул ментам — пошел с достоинством к выходу.

Добрел вразвалочку до остановки трамвая, сел, поехал домой: на съемную квартиру второго брата.

Два его старших брата работали здесь. А сначала выучили язык. Но старшие братья всегда хорошо учились, а Рашид был зато хороший спортсмен. Восемь видов боевых искусств, да!

Знаете, почему так много? Потому что в раннем-раннем, давнем-давнем детстве Рашиду мечталось скорее стать сильным — и побить двух старших бесстыжих братьев, которые, забавляясь, таскали словно куклу Рашида на руках и частенько роняли на камни двора! Больно, да! Особенно головой.

Но к тому времени, когда Рашид стал сильным, стал настоящим мастером в восьми видах боевых искусств, он понял, что должен — да! — защищать своих братьев: и старших двух, и заодно младших десять! Где справедливость, а? Но — такая жизнь!

Когда первый брат, самый тощий и слабый (мама его в пятнадцать лет родила) собрался учиться в Москву, позвали дядю Ахмеда. Дядя в Москве медицинский закончил, да. Лет двадцать назад.

И спросил отец у дяди Ахмеда:

— Слушай, Ахмед! Вот говорят, что русский язык — очень трудный! Говорят, сам Ленин уставал, когда маленький был и язык свой учил. Но наш Мухаммед вроде не дурак, и арабский в школе освоил быстро, и книжек столько прочел, что даже их названий уже не помнит. Так как, наш Мухаммед сможет русский выучить?

— Слушай! — отвечал тогда дядя Ахмед. — Я был в Москве и выучил этот русский, и я тебе говорю: у них такая МЕТОДИКА, что поставь осла в аудиторию — осел заговорит!

— Может быть, тогда и Рашид поедет? — сказал отец, задумчиво гладя бороду.

И Рашид поехал, да — но только третьим, уже после Гивары, второго старшего брата, которого назвали в честь Че Гевары.

Потому что Рашид честно отслужил в сирийской армии, а старшие братья в Россию сбежали, да. Не хотели по горам с автоматами Калашникова бегать.

И оба в России женились на русских. Эх...

Жена старшего брата, тощего и умного, была не кто-нибудь, а преподаватель английского языка, поэтому Рашида устроили на учебу в очень хорошее место — Московский лингвистический университет называется, там переводчики учатся как надо жить.

Пришел Рашид в группу, сел. Преподаватель — симпатичная, не старая еще, и не в джинсах, а в юбке (видно, уважает мужа женщина) — читайте, говорит. Ма-мо-му... Му... Что он, корова, что ли?

Просидел Рашид в аудитории целую неделю, через неделю пошел по Москве гулять — ничего не понял. Понял только — сказать ничего не может. Ясно, обиделся: «Что я, хуже осла»? Но потом подумал, что МЕТОДИКА, наверное, тоже испортилась, уже не такая сильная, чтобы осла научить. И он перестал обижаться.

На второй неделе своей жизни в Москве Рашид в университет не пошел — пошел на работу к братьям. На Черкизовский рынок, рюкзаки продавать.

На рынке нормальная языковая практика: справа китаец, слева афганец, оба по-русски говорят иногда, и покупатели спрашивают по-русски, и все понятно. Рашид слушал-слушал — и научился. Немного пушту, немного китайский — но больше русский, блин, ясен пень! А чего? Жена по-курдски — жын, брат — бра. И так далее. Много похожих слов. Рашид даже подумал, что, быть может, русские — это курды, что забрели на север много веков назад и прижились. Ведь настоящие курды все светловолосы и зеленоглазы, только настоящих в Курдистане (о, где мой Курдистан?!) — мало осталось, потому что эти черти арабы всех завоевали и все испортили. Вот и в семье Рашида — мать, и отец, и сыновей тринадцать — как цыгане, да: очи черные, кудри иссиня-черные. Помоешь утром волосы, пригладишь, чтобы красивые стали, прямые, — а они через час опять вьются... Это все черти арабы!

В общем, русский Рашид учил на рынке, но иногда ходил в университет. Братья заставляли. Русские, может, и были когда-то курдами, но теперь одичали: не уважают старших. А старших братьев надо уважать, даже если на самом деле стоило бы им как следует врезать. Да. Такие вот пироги с котятами.

Вокруг универа частенько гуляли скинхеды: иностранцев сторожили, чтобы бить. Рашид вышел как-то после занятия, свернул в переулок — а там штук десять бритых малолеток поймали длинного китайца и бьют. Ай-ай-ай! Китаец пополам сложился. Падать начал. Странный китаец: сам длинный и волосы длинные, один скинхед его волосы на руку накрутил, дернул, второй в лицо ударил... Ну, Рашид подскочил, одного обритого — под дых, тот рухнул; двух за шею — лбами стукнул — отвалили, а на третьем цепь золотая, толстая, Рашид его за цепь потянул, перекрутил — душить начал. Бритый захрипел, Рашид цепь рванул — в руке осталась, полупридушенный отполз на четвереньках, четвертого скина ногой в живот— тот упал, а остальные убежали.

Тьфу... Рашид помог китайцу подняться, золотую цепь — трофей — в карман спрятал.

— Ты как, китаеза? — спросил заботливо.

— Сам ты китаеза... Я — монгол! Спасибо, что спас, — ответил тощий-длинный-волосатый. — Пошли в кафе, угощаю.

Ну, Рашид пошел.

За кофе монгол его снова начал пытать:

— Разве не заметно, что я монгол? Сын великого народа? Я — потомок Чингисхана, слышал про такого?

— Фильм смотрел, — кивнул понимающе Рашид.

— Вот! — монгол длинную прямую, жесткую, как конская грива, прядь перекинул за спину с плеча. — В те времена, когда мы этой страной владели, здесь больше порядка было! Но, впрочем, очень скоро все изменится!

— Что, опять Россию завоюете?

Монгол на минуту задумался...

— Не, — сказал, — это вряд ли. Теперь монголы слабые стали. Потому что многие в городах живут — потеряли корни: юрту ставить и на коне ездить не умеют. Но я недавно в медитации видел, что в России скоро все будет иначе. Милиции больше не будет. И скинхеды тоже сойдут на нет...

— Медитация — это медиа, что ли? — переспросил Рашид. — В газетах, что ли, пишут? Или по телеку?

— Телек! — фыркнул потомок. — Не телек — информационное поле! Я умею подключаться к нему при помощи древних практик!

— Информационное поле — интернет?

— Интернет-пространство — ерунда по сравнению с вечным и бесконечным информационным полем! А я к нему подключаюсь! Ведь я — шаман!

— Шаман? Прикольное имя. Меня зовут Рашид.

— Имя мое — Баттур, — пояснил монгол. — А шаман — призвание. Понимаешь?

Рашид не очень-то понял, но кивнул в ответ: монгол ему нравился.

— У меня проблемы с бубном, — сказал Баттур, переходя на шепот, — его осквернили.

— Что значит последнее слово?

— Женщины! — фыркнул Баттур.

— А что значит бубен? — спросил осторожно Рашид. У него в голове металось несколько вариантов возможных значений. Если осквернили — это женщины, то проблемы... Может, заразился? Или бубен — это друг или брат, и у друга/брата проблемы с женщиной? Непонятно. Следует прояснить.

— Женщины взяли в руки мой бубен!

Рашид смутился... Но шаман уточнил:

— Бубен — музыкальный инструмент, — Рашид вздохнул с облегчением и понимающе закивал, — но для шамана бубен — живое существо, понимаешь? Это конь, на котором шаман скачет в иное измерение... Хочешь, я возьму тебя с собой? В благодарность за то, что ты меня спас?

— А женщины? — спросил Рашид.

— Которые бубен осквернили? Да, есть у нас в общаге одна дура, охренеть какая фигура, глаза как у коровы, мозги такие же. Взяла священный предмет — ну, то есть мой шаманский бубен — и трясет: хи-хи-хи, ха-ха-ха, какая штучка, как звенит... Но ты не волнуйся, отмыл с «Фэри» и провел специальный обряд...

— С женщиной?

— Сдалась тебе эта женщина! Я же говорю: она корова! С бубном специальный обряд провел, и теперь он снова в рабочем состоянии! Пошли, быть может, будущее увижу — твоё!

Рашиду было любопытно узнать будущее — его интересовало, поставит ли преподаватель зачет. А то как раз в тот день она на него здорово ругалась — говорила, что таким не место в лучшем лингвистической вузе страны, да! А что такого он сделал?

А ничего: в контрольной написал печатными буквами: АТВЕТЫ ЗИНАЮ, ПИСАТЬ НИ ХАЧУ.

Не хочет человек писать — ну, ты поговори с ним по-человечески, спроси, как дела, как семья.... Семья у Рашида большая — пока бы он ей всё про всех рассказал, она как раз оценку бы и поставила, а остальные бы студенты все что надо списали. Рашид рассказал бы, что у матери глаза — как море во время грозы, особенно когда она одной рукой кашу готовит, другой сыну штаны переодевает, и в это время другому сыну кричит, чтобы от колодца отошел, и при этом песню поет...

Но преподаватель с ним поговорила по-другому. Обидно, да.

А что с ней сделаешь? Женщину не побьешь!

Хорошо, когда преподаватель мужчина! Как-то обидел — дома еще — в Сирии в школе один учитель младшего брата, Камаля. Ну, Рашид и пошел учителя бить. Оскорбили младшего братика. Ай-ай-ай! Ослом, сыном осла и братом ослов назвали! Идет Рашид в школу, плачет от злости, на груди рубаху порвал. Увидел Рашида из окна директор школы, кричит тому бесстыжему учителю:

— Эй, Абу Кенан, беги! Брат Камаля бить тебя идет.

Учитель испугался, задрал свое платье — и как побежит огородами, только волосатые икры сверкали!

Эх, хорошо на родине... И тепло. А здесь... Вот и пошел Рашид с Баттуром-шаманом, студентом четвертого курса переводческого отделения лингвистического университета, в общагу, чтобы узнать, поставит ли преподаватель зачет. Ну, еще Рашид, ясен пень, надеялся, что увидит ту корову с охрененной фигурой, после которой бубен мыли «Фэри». У коров-то глаза — красивые, да.

Общага была ничего: шаман имел отдельную комнату. Сказал, что тараканов почти нет: уморили этим летом. Круто!

— Сейчас начнем камлание! — объявил торжественно Баттур и зажег вонючую индийскую палочку. Рашиду эти палочки на рынке еще надоели, сосед-индус продавал.

— Так как ты желаешь узнать будущее, мне надо выйти за пределы своего тела. Для этого я должен танцевать шаманский танец, а ты будешь бить в бубен. В ритме ворона! Тогда, в случае удачи, я соединюсь с Небом-Отцом и воспарю над временем и пространством... Смотри, слушай и запоминай — вот так надо бить!

Баттур вручил Рашиду бубен с колотушкой. Ритм был простой: под такую музыку курды танцевали в хороводе на свадьбах: парни и девушки — плечом к плечу.

Бил Рашид в бубен, а Баттур сначала ногой притоптывал: ритм ловил. Потом кружиться начал — точно как дервиш, а волосы кружились по всей комнате — выше, быстрее... Топает и кружится, кружится и топает — хорошо топает, точно в ритм попадает! Потом направо пошел, потом налево, руки поднял, машет как птица по земле идущая — крыльями — словно хочет, а не может взлететь — а-Рашид-все-колотит — а-Рашид-все-колотит-а-рашид-все-колотит-сам-прыгает-на месте-словно-раздвинув-стены-мир-ломится-в общагу...

В процесс камлания ворвался чуждый ритм: изо всех сил колотили в дверь, да еще прикрикивали:

— ОТ-КРЫ-ВАЙ-ТЕ!

Рашид словно выплыл — то ли из хоровода, то ли из бездонных коровьих глаз, — а Баттур остановился, и, обругав кого-то по-английски — грубо, но с хорошим произношением, — открыл дверь.

Там стояла в позе полицейского из американского кино, мрачно глядя из-под пышной стрижки, дама в джинсах: заместитель декана по работе с иностранными гражданами.

— И этого сюда привел! — сказала она, кивнув небрежно на Рашида. — Ты, мил друг, первый кандидат на вылет! И скажи своим братьям, чтоб не ходили ко мне просить — пусть лучше тебя к стулу привяжут и ручку в зубы дадут!

Она повернулась к Баттуру:

— А ну гони сюда свой шаманский бубен! Ты нарушаешь дисциплину и покой, я имею полное право его изъять.

— А нету бубна! Осквернили его, и он потерялся в закоулках Вселенной, — мрачно сказал Баттур. — А если бы он и был, я вам бы его не дал, потому что женские руки оскверняют инструмент шамана, и...

— Ба-а-а-а-ат-т-тур! — взревела дама-зам. — Тут грохот сейчас стоял на все общежитие. Бубен где? Давай его сюда!

— Это был интернет, — смиренно ответил Баттур. — Сейчас сайтов с шаманской музыкой много.

— Ну ла-а-адно! — протянула дама с угрозой. — Смотри, так громко больше не включай! И с алкоголем тоже — осторожнее.

Она развернулась — и вышла... Баттур тихо, скромно закрыл за ней дверь.

Рашид смотрел на бубен, который все это время держал в руках: в левой руке бубен, в правой — колотушка.

— Слушай, а почему... Она что, бубен не заметила, да?

— А у нее бубен с тобой не асоциировался, — спокойно ответил шаман. — Поэтому легко было ей внушить, что в правой руке у тебя стакан, а в левой — тарелка с пиццей.

— Вот и узнал я свое будущее, — вздохнул Рашид. — Теперь жена старшего брата, охрененная преподаватель, писать заставит. Она два раза уже пробовала. Но я в туалете от нее прятался. И сидел там — ждал, пока уйдет.

— Не заставит, — успокоил шаман. — Не успеет — где-то через неделю поклянется никого из вашей семьи никогда, ни при каких условиях ничему не учить. Да и тебе будет некогда — ты будешь занят. Братьям помочь придется, денег подзаработать.

Первая сцена, которую видел Баттур в камлании, была ясна и комична.

По улице шли двое — он и она. Он — слегка похожий на Рашида, но повыше ростом, тощий и злой. Она — интеллектуалка без царя в голове, черти в зеленых глазах, очки на носу, а волосы рыжие. Вьющиеся, увы: с точки зрения мужа — единственный дефект во внешности жены.

— Сейчас пойдем на это черт магазын...

— В магази́н, — автоматически, по преподавательской привычке, поправляет жена. — И не в «это черт», а в «этот чертов».

Тощий-злой брат Рашида Мухаммед останавливается, воздев руки к небу, и орет на всю улицу:

— Слушай, жэнщына! Я университет этот черт кончал. Да! У меня диплом — я на этот чертин русского языка говорю лучше ты!

Рыжая встает напротив мужа — руки в боки — и, не обращая внимания на глазеющих прохожих, четко, раздельно, громко цедит сквозь зубы:

— Слушай ты, мужчина! Я ночей не спала, вдалбливая в твою голову этот чертов русский, хотя это вообще не моя специальность, я тебе и твоему брату писала все контрольные и два диплома — и я буду не я, если хотя бы раз еще кому-нибудь из вашего семейства поправлю хотя бы одну ошибку хоть на каком-нибудь чертовом языке! Достали вы меня, ясно? А теперь, мужчы́на, пошли в магазы́н! — И она пошла, а он поплёлся за ней, при этом бормотал себе под нос: «На ком я женился, а? Разве я на русской женился, а? Это настоящая курдская жэнщына — все время орё-ё-ёт...»

Баттур пересказал Рашиду сцену. Рашид просиял: приметы совпадали, сцена была более чем вероятна, и вообще жена старшего брата ему очень нравилась.

— Да, — сказал он гордо, — наши женщины — они такие... Знаешь, рассказывают — собрались как-то курды, сидят, разговаривают, то-сё, и один спрашивает:

— Слушайте. ребята, а есть ли среди нас человек, который не боится свою жену? Если есть, пусть он останется сидеть, а все остальные встанут и поглядят на этого героя! И все встали. Только один остался сидеть. Его спрашивают: ты что, не боишься свою жену, правда, да? А он отвечает: да что вы, ребята, еще как боюсь! Просто, когда вы сказали слово «жена», у меня от страха ноги отнялись!

Баттур пожал плечами:

— Какие-то крайности! Я за равноправие полов! — и пересказал Рашиду вторую сцену.

Второй брат Рашида Гивара и его жена сидят на съемной квартире, учат уроки: умные, оба в ординатуре учатся. Медики! Лариса, жена Гивары, каждый день в медицинский на занятия, Гивара — когда на рынок рюкзаки продавать не ходит. В общем, равноправие полов, никто не орёт, и никто никого не боится. Гивара на Рашида похож — только щеки толще, а Лариса — брюнетка. Ну и выбрал братик — надо было за брюнеткой в Россию тащится, да?

В общем, сидят, занимаются — но неудобно заниматься, шумно-о-о-о! Собственные мысли не услышишь. Это сосед с четвертого этажа, индус, музыку слушает. Тоже на рынке работает, и тоже в этом доме квартиру снимает.

Гивара Ларисе кричит (если не кричать — не слышно будет):

— Сколько раз я ему говорил— не включай так громко! Пойду еще раз скажу — теперь точно тихо станет!

Он уходит, потом музыка прекращается, слышится шум и крики: это Гивара через окно выбросил на улицу с четвертого этажа стереосистему соседа-индуса.

Когда Баттур рассказывает все это, Рашид морщится. Во-первых, ему не нравится жена второго брата: слишком серьезная. Часто обижается и молчит. Не орёт! Совсем! И что за женщина?

Во-вторых, Рашид знает соседа-индуса и понимает, что тот эту историю так не оставит. И он хорошо знает стереосистему соседа-индуса — ай. дорогая, да!

Деньги придется платить... Очень много денег...

— Придется еще одну точку на рынке брать, — озабоченно говорит он Баттуру.

— Не получится, — отвечает Баттур. — Закроют скоро ваш Черкизовский рынок.

— Слушай! — взрывается Рашид. — Я тебе помог — а ты мне что? Что ты как ворон каркаешь, а? Ритм ворона, ритм ворона! Я тебя просил посмотреть — поставят мне зачет или нет, а ты что, а?

Он хватает куртку и выскакивает за дверь. В коридоре чуть не сталкивается с высоченной модельного вида девицей. Глаза у девицы огромные, темные, с длинными ресницами и с поволокой, но Рашиду не до неё: он обиделся.

А Баттур только пожал плечами. «Хреново быть шаманом! — думает он. — Хорошо ещё не успел рассказать, что в его стране лет через несколько твориться будет».

Баттур ложится на кровать и, глядя в потолок, размышляет:

«И что мне теперь делась? Я же видел, что перед ним откроются два пути —один к гибели, другой к спасению. Как мне это теперь ему сообщить? Он же ведь, пожалуй, меня побьет!»

Да... Ведь Рашид не знает, за что Баттура били скинхеды: а дело в том, что он одному из них, студенту третьего курса, судьбу предсказывал. Увидел во время камлания, что тот скоро лишится в драке своей золотой цепи, что милицию, реорганизовав, переименуют в полицию, и что скинхеды в России скоро практически сойдут на нет — во всяком случае, надолго уйдут в подполье...

Ну, тот дурак обиделся, собрал своих дружков — бить шамана за дурные пророчества... Тут как раз и Рашид подоспел.

Баттур осторожно трогает разбитую нижнюю губу.

Через неделю он видит Рашида в институте.

Рашид смотрит мрачно и говорит:

— Штраф семьдесят тысяч рублей за порчу имущества, и Черкизон закрывают. Что еще твой ворон тебе сказал?

— Ты спросил! — предупреждаетБаттур. — Я отвечаю: когда все будет в огне, не геройствуй, беги — или вся твоя семья погибнет!

... Через десять лет, пристраивая вывеску «Восточная медицина» над небольшой аптекой в тихом немецком городе, Рашид вспоминает шамана. Да, не уехали бы — погибли бы: через неделю после их отъезда из Сирии черт знает чья ракета испарила дом. Сердце болит, и руки чешутся отомстить — но непонятно кому: первым, вторым или третьим. А может и четвертым — кто разберет?

В тот час, когда Рашид пристраивает вывеску, в другой, не слишком далекой точке планеты Баттур достает из чемодана свой бубен, осторожно встряхивает его, и снова убирает с тяжелым вздохом: Баттур Б. — переводчик посольства Монголии в Великобритании. Если начальство прознает о несанкционированном камлании...

Придется ждать отпуска.